История упадка. Почему у Прибалтики не получилось - [133]

Из всех прибалтийских мифов этот эстонский миф о своей скандинавской идентичности — один из самых нелепых.

После распада СССР Эстонская республика и развивалась по общему с Литвой и особенно Латвией пути, и пришла примерно к тем же результатам.

Во-первых, те же континуитет и теория оккупации, ставшие сакральной основой эстонской государственности. Парадоксальная ситуация, когда идеологические основы государства поменялись на 180 градусов, но правящая элита осталась та же, причем новая идеология (оккупационная доктрина) её господство только легитимировала.

Во-вторых, лишение гражданства и поражение в правах около трети взрослого населения (абсолютного большинства русскоязычных жителей Эстонии) как главное следствие объявленного правопреемства с Первой республикой. В результате формирование эстонской этнократии, когда демократические институты и политическая конкуренция работают «только для своих». Общественно-политический строй был сформирован исключительно этническими эстонцами: только эстонцы в 1990-е годы имели право участвовать в процессе принятия решений и приватизации госсобственности (лишенное гражданства русскоязычное меньшинство в первые годы вовсе не имело возможности натурализоваться, затем доминирование эстонцев во власти стало контролироваться языковой политикой).

В-третьих, этнический национализм как господствующая идеология. После умеренно-интеллигентского Народного фронта власть в Эстонии перешла к радикальным националистам: президенту Леннарту Мэри и премьер-министру Марту Лаару, провозгласивших доктрину «Эстония эстонцев» — полный аналог «латышской Латвии». «Эстония эстонцев» логически подразумевает ещё один лозунг: «Чемодан, вокзал, Россия», который в начале 1990-х годов был провозглашен официально, а сторонники насильственного выдворения русских в Россию были представлены в Рийгикогу (парламенте) и правительстве Эстонии.

В-четвертых, русофобия как основа внешней и внутренней политики.

Равняясь якобы на Финляндию, Эстония не использовала никаких экономических возможностей от соседства с Россией. Наоборот, она старалась в любом случае ими пренебрегать. «Мы миллиардов долларов лишились, когда подошли политически к экономическому вопросу и запретили Nord Stream. Шведы, датчане, немцы на этом деньги заработали, а мы пошли на принцип и сидим теперь бедные, но гордые, что соседу досадили», — приводит пример эстонского подхода к экономическим отношениям с Россией эстонский политолог Эдуард Тинн.

Во внутренней политике «нелояльное русское меньшинство» является одной из основ для сплочения эстонской общины. Отношение эстонцев к русским гораздо хуже отношения к русским латышей. Эстонское общество крайне сегрегировано: на эстонские и русские делятся районы, школы, частные предприятия.

Согласно опросу, проведенному центром исследований Евросоюза по расизму и ксенофобии, Эстония является самой расистски настроенной страной ЕС: более половины этнических эстонцев считают, что сосуществование в одном обществе людей разных рас, религий и культур не идет на пользу этому обществу.

По данным «Мониторинга интеграции 2011 года», только 34 % эстонцев имеют знакомых среди русскоговорящих соседей. Число смешанных браков между представителями титульной нации и русскоязычными составляет 7 %: в три раза меньше, чем в Латвии. Взаимное отчуждение объясняется большой разницей языков (русский и эстонский относятся к разным языковым семьям, в эстонском языке 14 падежей, специфическое словообразование, отсутствует будущее время — выучить его русскоязычным так же трудно, как и эстонцам — русский), национальных характеров, исторической памяти.

«Будучи самой малочисленной этнической группой среди титульных народов Балтии и обладая самым длительным опытом противостояния иноземцам, эстонцы выработали собственные способы защиты и сохранения этноса, главным из которых является не воинственность, а социально-психологическая автономность, закрытость, способность в неблагоприятной среде „уходить в себя“», — пишет российский социолог, руководитель Российско-Балтийского центра Института социологии РАН Ренальд Симонян.

Эта свойственная национальному характеру закрытость подверглась тяжелому испытанию, когда в советские годы в Эстонию прибыли несколько сотен тысяч трудовых мигрантов из других советских республик, и процент этнических эстонцев к 1991 году снизился до 62 %. Эстонцы, как и латыши, не были склонны к территориальной экспансии, расширению своего культурного ареала, освоению новых земель — тем больше проблем возникло у них при массовом столкновении на своей земле с русскими. Взаимное отчуждение только усиливалось драматической разницей в темпераментах двух народов. Появившееся неприятие друг друга породило взаимную ксенофобию, «выплеснувшуюся» сначала на бытовом уровне: целый фольклорный жанр — анекдоты про эстонцев у русских, и оскорбительные прозвища и эпитеты в адрес русских у эстонцев.

С восстановлением национального государства эстонская русофобия перешла с бытового уровня на политический.

Проявилось это, например, в реабилитации и переходе из обсценной лексики в общепринятый литературный язык слова «тибла» — самого оскорбительного выражения в адрес русского (считается, что слово произошло от русского матерного обращения «ты, б…»). «Не читаешь „Eesti Päevaleht“? Значит, тибла!» — слоган подписной компании эстонской газеты, печатавшей комиксы-шаржи, главный персонаж которых, карикатурный эстонский националист, занимался охотой на тиблу. «Эстонский интеллигент… в журнальчики времен первой республики заглянул… нашел сибулявенеласет. Попробовал в печати, а оно не работает. Уж больно не похожа постсоветская диаспора на мирных причудских огородников… Нашли слово непечатное „тибла“ и всей эстонской интеллигенцией на это слово цензуру отменили. Писать и печатать стали это слово от забора до портала», — пишет о внедрении матерного ругательства по отношению к целой этнической группе в литературный язык русский журналист из Эстонии Сергей Мальцев.