История Украины. Южнорусские земли от первых киевских князей до Иосифа Сталина - [150]

Могущество Франции в XVII в., расцвет польской и шведской ветвей династии Ваза и возрождение Османской империи при визирях из семейства Копрулу — все это было следствием попыток сдержать русскую и германскую экспансии, которые проявились в виде Смутного времени и Тридцатилетней войны.

В XVIII столетии консолидация германской мощи под властью Фридриха Великого и русской силы при Екатерине II привела к гибели Речи Посполитой и стала предвестником конца Османской империи. Устранение с европейской сцены государств, входивших в меридиональный пояс, — Швеции, Польши и Турции — сделало неизбежной борьбу между германскими странами и Российской империей за господство над землями, лежавшими между Балтикой и проливом Босфор.

В XVIII в. появилось новое явление — Пруссия, которая представляла собой национальное государство в пределах одряхлевшей Священной Римской империи со странными претензиями на современность. Со своим угнетенным населением, в состав которого входили финские и славянские крепостные, жившие к востоку от Эльбы, и материалистическим уклоном в государственной философии, Пруссия имела мало общего со старой Германией, окружавшей ее земли. Это был совершенно новый тип государства, безжалостного и весьма мрачного, возникшего на бесплодных балтийских пустошах, покрытых голыми камнями. Историческая задача Пруссии заключалась в том, чтобы отбросить западную цивилизацию, католическую, экуменическую (всемирную), галло-итальянскую и старогерманскую, назад, за Рейн и Альпы, и расселить новый балтопрусский этнос на равнинах, лежавших между Рейном и Вислой.

Российская империя, представшая в XVIII в. перед изумленными взорами наших предков, была совсем не похожа на варяжские государства Средневековья. Новгород и Псков представляли собой торговые олигархии, которые могли превратиться в нечто среднее между ганзейскими городами-государствами и скандинавскими королевствами. Киев соседствовал с более цивилизованными странами — Польшей и Венгрией — и мог пойти по пути развития этих стран, но не в русле латинской, а византийской культуры. Российская империя XVIII в., выросшая из Московии, во многих отношениях стала проекцией древних кочевых тюрко-монгольских империй на Восточную Европу.

Идея абсолютной монархии, пришедшая в Россию с Запада, придала азиатской, по своей сути, структуре некоторое подобие современности. На службу к Романовым хлынул поток авантюристов из Прибалтики, Франции и других стран; кроме того, две великих волны завоеваний при Петре I и Екатерине II подчинили России огромные массы европейского населения, а ходившие в пудреных париках фавориты императрицы германского происхождения стали вести дела с европейскими государями. Здесь можно провести параллель с Османской империей. Русские либералы XIX в., как и их коллеги в Турции, так и не смогли сокрушить власть «азиатской» российской бюрократии. Эти государственные структуры, российскую и османскую, использовали капиталистические страны Западной Европы — сначала в борьбе Британии против Франции, а потом в противоборстве этих держав и германских стран. Обе империи были вовлечены в Первую мировую войну, и если панславизм служил целям Лондона и Парижа, то панисламизм и пантуранизм были привязаны к политике Берлина и Вены.

Сравним прусское национальное государство, основанное Фридрихом Великим, превратившееся в германское при его последователях, включая Гитлера, с многонациональной Российской империей. Пруссия являлась копией французского государства времен Людовиков. Но в XIX в. оно получило обширные заморские владения и под воздействием либеральных и вненациональных факторов в своей политике начало превращаться в экуменическую империю. Французская политическая культура в лучших своих образцах была наднациональной, а не межнациональной. Никакие претензии на расовое превосходство не загрязняли изящную и просвещенную культуру, плодами которой мог свободно пользоваться весь мир. Французская и британская политические культуры, развитие которых после войны 1914–1918 гг. шло более или менее равномерно (вероятно, потому, что обе они сложились на основе древнейших традиций римского средиземноморского и «атлантического» Запада), обладали качествами, адаптированными под условия реального мира. И британская, и французская политические мысли со всеми их ошибками и различиями придали экспрессии духу и чувству современного Запада — точно так же, как греко-римский синтез вобрал в себя гений различных народов средиземноморского мира. Немецкая концепция национального государства, уже безнадежно устаревшая, не соответствовала духовным и материальным потребностям Европы 1930-х гг.

Российское многонациональное государство также представляло собой устаревшую концепцию и строилось по такому же принципу, как и Габсбургская и Османская империи. Объединение под властью советской Москвы территорий, которые когда-то входили в состав империи Романовых, было достигнуто после жестокой борьбы с многочисленными национальными группами, которые в конце концов соединились с остальными и образовали Советский Союз. Но Ленин, подобно Наполеону, государственным мужам Антанты, одновременно с ним и Гитлеру, быстро обуздал силы национализма в интересах собственной политической власти. И Советский Союз предстал перед миром как наследник древних евразийских степных монархий. Под париком Потемкина скрывался лысый череп Ленина. И в десятилетия, которые последовали за революцией «против Европы», всепобеждающий и всесокрушающий дух кочевников, угнездившийся в евразийской душе, снова стал мечтать о мировом господстве. Огонь, пылавший в душе Аттилы и Чингисхана, зажег «евангелизм» Ленина и обрек на гибель «цезаризм» Тухачевского.