История Тайной канцелярии Петровского времени - [44]

В 1722 же году некто Завесин, явившись пьяным в канцелярию Воронежского надворного суда, говорил: «Я де холоп государя своего Алексея Петровича и за него голову свою положу, хотя де меня и распытать»! Немедленно Тайная канцелярия вытребовала себе его дело, настаивая, чтобы Воронежский надворный суд не оставил у себя никаких копий.

В 1721 году прислали в Тайную канцелярию из Приказа инквизиторских дел[96] некоего пустынника, который, как показал допрос, был близок с архиереем Досифеем, замешанным по суздальскому делу. Тайная канцелярия немедленно начала розыск, но, хотя дело протянулось до средины 1722 года, никакой «важности» в нем отыскать не удалось.

Все упомянутые выше группы дел могут быть объединены, если выражаться терминологией современной, понятием государственного преступления. Мы уже имели случай говорить, что общее число этих дел совершенно преобладает над делами других родов. Признаки государственного преступления имели, с точки зрения Петра, и дела о раскольниках, которые поступали в Тайную канцелярию исключительно по прямым царским указам; при этом очевидно, что Тайная канцелярия считала раскольничьи дела подлежащими своей компетенции. Это видно и из того, что там имелась большая коллекция утвержденных Петром приговоров Синода по раскольничьим делам, хранившаяся, вероятно, в качестве образцов. Особенно большое поступление раскольничьих дел в Тайную канцелярию отмечается в 1720–1721 годах.

Однако есть лишь одно дело — правда, большое, — в котором монах, не чуждый раскола, в то же время обвинялся и в том, что громогласно на площади в Пензе называл царя антихристом. Практически все остальные сохранившиеся дела о раскольниках связаны исключительно с вопросами веры — в них не заметно указаний на существование каких-либо государственных преступлений. В 1720 году бригадир Воейков[97] присылает из Москвы раскольников; дело передается в Тайную канцелярию, где начинаются их допросы с пытками; к сожалению, конца дела не сохранилось. В октябре в Тайную канцелярию доставили раскольника Абакумова; он быстро при допросе от раскола отрекся, и было вынесено решение поместить его для исправления «в монастырь, куда надлежит». Иначе дело кончалось, если раскольник упорствовал; тогда следовал, например, такой приговор: «Бить кнутом нещадно и сослать в Соловецкий монастырь в земляную тюрьму для покаяния, и быть ему там до кончины жизни его неисходно». В последнем деле — раскольника Якова Семенова — мы встречаемся с подробностью, которая еще раз свидетельствует, что это дело касалось только веры: «…перед… Толстым да перед невским архимандритом Феодосьем присланный от двора Его Царского Величества раскольник Яков Семенов о вере в подтверждение расспрашивай»; то есть коль скоро речь шла именно о вере, то Толстой пригласил лицо, в этом вопросе сведущее, каковым, несомненно, являлся невский архимандрит.

В мае 1721 года несколько раскольников было прислано в Тайную канцелярию опять «от двора Его Царского Величества», и, когда им вынесли приговор, Ушаков с выписками отправил этот приговор Толстому, который, в свою очередь, доложил обо всем царю и затем написал Ушакову: «…указал Его Царское Величество о раскольниках, которые по определению вашему посланы в Ревель, тем быть там (речь идет об упорствующих. — В.В.),а обратившихся двух извольте отослать в Духовный Синод, чтоб там определили оных по своему рассмотрению»; таким образом, все нераскаявшиеся раскольники были посланы в Ревель «в вечную галерную работу». Похожий характер имело дело «о вере», следованное Тайной канцелярией в 1721 году.

Дела «интересные», касающиеся всякого вида хищений казенного имущества, как мы видели, в первые годы занимали в делопроизводстве большое место; их было немного по числу, но все они были велики своими размерами и требовали изрядных усилий от следователей. Таково были ревельское адмиралтейское дело, в большей своей части астраханские дела и дело Перекрестовых. Создается впечатление, что в Тайную канцелярию направлялись только те «интересные» дела, которым придавалось особое значение. Громадное ревельское адмиралтейское дело началось собственноручным письмом Петра Толстому, и из этого письма ясно, как близко к сердцу принимал его царь; выписки и экстракты по нему, иногда с вопросами о «следовании», постоянно представлялись царю на рассмотрение. Не менее значительно было и дело о расхищении имений полковника Перекрестова, в котором были замешаны такие близкие Петру люди, как Меншиков и Апраксин. Дело это тянулось с 1720 по 1724 год; началось оно с доноса, который подал Петру певчий Ф. Кириллов в июле 1720 года. Осталось много черновых бумаг, связанных с расследованием Тайной канцелярией и других дел — о «непорядочных поступках» малороссийского полковника Полуботка[98], генерального судьи Черныша[99] и др.; в большом количестве сохранились бумаги уже не раз упоминавшегося дела о гигантских взятках и расхищении казенного имущества неким майором Фуниковым.

Как видим, мелких «интересных» дел в производстве Тайной канцелярии не встречается; при этом необходимо заметить, что только в самые первые годы ее существования она рассматривала дела такого рода; позже «интересные» дела явно не входили в сферу ее компетенции.