История - [99]

.

84. Прибыв в Синопу, послы вручили Скидрофемиду подарки, передали ему просьбу Птолемея и умоляли его эту просьбу исполнить. Царь не знал, что делать, — веление божества приводило его в трепет, народ требовал, чтобы статуи никто не касался, и своим буйством внушал Скидрофемиду ужас: однако подарки и обещания послов делали свое дело, и он все больше склонялся на их сторону. Так прошло три года, в течение которых Птолемей не ослаблял своих усилий и не скупился на подношения; от него приезжали послы все более высокого ранга, росло число прибывавших из Египта кораблей, все увеличивался вес золота, которое они привозили. Грозная тень явилась Скидрофемиду, приказала не медлить долее и тотчас выполнить веление бога. Он продолжал колебаться. Тогда на него обрушились беды; начались болезни, гнев небес, день ото дня все более неумолимый, разразился над жителями Синопы. Царь собрал народ и стал говорить о велении божества, о видениях, которые являлись ему и Птолемею, о несчастьях, все более свирепо терзавших Синопу. Жители не хотели слушаться царя; они ненавидели египтян, боялись за себя и кончили тем, что выставили у храма охрану. Поэтому и приходится так часто слышать, будто статуя сама поднялась на один из кораблей, стоявших у берега. Не меньшее удивление вызывает и та невиданная быстрота, с которой суда прошли огромное расстояние от Синопы до Египта: уже на третий день они появились в гавани Александрии. Святилище, размерами своими соответствующее величию города, было выстроено в месте, называемом Ракотис[226], где стоял старинный маленький храм, посвященный Серапису и Изиде. Именно так рассказывают чаще всего о происхождении храма и о том, каким образом попала сюда статуя бога. Я знаю, что, по мнению некоторых, статуя была привезена из сирийского города Селевкии[227] в правление Птолемея, третьего царя с этим именем[228]. Есть также люди, считающие, что привез ее тот самый Птолемей, о котором шла речь выше, но не из Синопы, а из Мемфиса, твердыни древнего Египта, пользовавшейся некогда громкой славой. Бога этого одни считают Эскулапом, так как он излечивает болезни, другие Озирисом — древнейшим божеством Египта; многие говорят, что раз он правит всем сущим, то это должен быть Юпитер; большинство же видит в нем отца Дита, поскольку многие признаки указывают на это прямо, а другие могут быть истолкованы в таком же смысле.

85. Еще не дойдя до Альп, Домициан и Муциан получили известие о благополучном исходе военных действии против тревиров. Яснее всего говорило об одержанной победе пленение Валентина, полководца противника[229]. Он держал себя мужественно, и лицо его еще выражало то одушевление, с которым он вел в бой своих соплеменников. Его участь была решена заранее, его выслушали лишь для того, чтобы узнать его образ мыслей, и осудили на смерть. Когда во время казни кто-то, желая уязвить Валентина, сказал, что его родина снова находится под игом победителя, он ответил: «Смерть меня утешит».

Муциан, сделав вид, что все это только что пришло ему в голову, выступил, наконец, с предложением, которое вынашивал издавна: вряд ли будет достойно Домициана теперь, когда кампания по сути дела кончена и сопротивление врага милостью богов сломлено, появиться на театре военных действий и делить славу с другими; если бы речь шла о судьбе империи, о спасении галльских провинций, тогда действительно место Цезаря было бы в первых рядах сражающихся, но борьбу с каннинефатами и батавами лучше предоставить не столь выдающимся полководцам; правильнее будет остановиться в Лугдунуме и, не подвергая себя мелким повседневным опасностям, но в то же время не избегая настоящих трудностей, показать окружающим народам принципат во всем его величии и мощи[230].

86. Домициан последовал этому совету; он разгадал замысел Муциана, но не хотел, чтобы тот это понял, и вместе с ним прибыл в Лугдунум. Существует мнение, что из Лугдунума Домициан отправил тайных послов к Цериалу, дабы выяснить, передаст ли тот ему, если он явится в армию, свои войска и командование над ними. Так и осталось неясным, что было у Домициана на уме: готовился ли он к войне с отцом или собирал силы и средства для борьбы с братом, ибо Цериал, с присущими ему умеренностью и здравым смыслом, сумел представить этот поступок Домициана как проявление детского тщеславия и превратил все в шутку. Видя, что его юный возраст вызывает презрение у людей пожилых, Домициан перестал выполнять даже те немногие государственные обязанности, которые на себя принял, прикинулся скромным, простоватым и, удалившись в уединение, сделал вид, будто всецело предался изучению литературы и сочинению стихов. Он хотел таким образом скрыть свои подлинные намерения и избежать соперничества с братом, чью мягкую душу, столь непохожую на его собственную, он никогда не был в состоянии понять.

Книга V

1. В начале того же года[1] Цезарь Тит по поручению Веспасиана двинулся на усмирение Иудеи. Он показал себя отличным военачальником еще в ту пору, когда и сам он, и отец его были частными людьми[2], теперь же, окруженный вниманием провинциалов и любовью солдат, наперебой старавшихся доказать ему свою преданность, он принялся за дело с еще большей энергией и добился еще большей славы. Тит не хотел, чтобы кто-либо подумал, будто он тяготится своим подчиненным положением, а потому вел себя как облеченный доверием решительный военачальник, ласковым и дружеским обращением вызывал в каждом желание исправно нести службу, делил с рядовыми бойцами труды и тяготы походной жизни, никак не роняя при этом свое достоинство полководца. В Иудее его ждали пятый, десятый и пятнадцатый легионы