История советской фантастики - [4]

Шрифт
Интервал

Образ Анны не совсем обычен как для самого Обольянинова (конечно, это не Смуглая Чи и не буколические поселянки из «помещичьих рассказов»), так и для всей последующей советской «лунной эпопеи» (20-х — середины 80-х). В фантастической литературе женские образы — большая редкость, а полнокровные и убедительные женские образы — вообще редкость небывалая (исключение составляет разве что героиня «Луны с правой стороны» С.Малашкина). В Анне Аристарха Обольянинова читателя привлекает и поражает странное сочетание видимой хрупкости, незащищенности и какой-то поистине нездешней, «спартанской» воли, целеустремленности, почти визионерского осознания собственной правоты, в жертву которому героиня готова принести неизмеримо много. Восхищаясь «революционной убежденностью» Анны, критики 20-х не заметили — или сделали вид, что не заметили, — важного момента: гражданская война на Луне могла бы быть куда более короткой и менее кровопролитной, если бы для Анны Воронцовой на первом месте и впрямь стояла задача «дать свободу угнетенным жителям вечного спутника Земли» (Н.Гроссман-Рощин), а не завоевать расположение довольно анемичного Лунного Принца. В «лунно-земном» тандеме Анна-Хельг сам Принц оказывается ведомым, в то время как дочь академика становится главным «нервом» локальной битвы за любовь Хельга (для селенита любовь к кому-либо, помимо членов вима — разновидности государственно-родового клана — есть табу еще более страшное, чем прямой бунт против отца). Читая заключительные страницы «Красной Луны», не одна рабфаковка в 20-е обливалась слезами: восстание победило, но гибнет Хельг, гибнет академик Воронцов, тяжело ранена сама Анна. Красный цвет Луны, обозначенный в заголовке романа, — одновременно и цвет треугольных вымпелов победивших «революционных селенитов», и цвет крови всех главных героев произведения. Последний, «оптимистический» абзац (радиограмма предсовнаркома, поздравляющая восставших с победой), выглядит безусловно фальшивой нотой, вымученной индульгенцией, необходимой для возвращения в Советскую Россию. Кстати, позднее Обольянинов неоднократно предпринимал попытки заново отредактировать роман, снять несколько явно пропагандистских эпизодов, убрать ходульный финал. Однако все его просьбы разбивались о непоколебимую уверенность чиновников Агитпропа в том, что «трудящиеся привыкли именно к такому виду книги, и было бы политически ошибочным обманывать их ожидания…» (эту фразу, как пример ответов подобного рода, не без горечи приводил сам Обольянинов в письме к Михаилу Пришвину). И все же ценность «Красной Луны» несомненна: первый советский научно-фантастический роман был написан увлекательно и талантливо, а потому так или иначе остался читаемым и во времена более поздние.

Группа «Красный Селенит», вне всяких сомнений, вышла из романа Аристарха Обольянинова — точно так же, как «натуральная школа» русской классики «вышла из гоголевской шинели». Любопытно, однако, что формальная принадлежность Обольянинова к новой группировке (принадлежность, которая многими историками литературы считается само собой разумеющейся даже до сих пор), на самом деле не имела места. И, если вдуматься, просто не могла иметь место. Для идеолога «селенитов» имя Обольянинова, окруженное положенным пиететом, должно было стоять чуть в стороне — точь-в-точь, как в придуманной гораздо позднее конструкции типа «и-примкнувший-к-ним-Шепилов». И Лежнев, и сам автор «Красной Луны» прекрасно понимали, что вызывающе «непролетарское» происхождения графа Обольянинова может сделать (поначалу и делало) уязвимым для критики многие дальнейшие шаги группировки, препятствовать усилению ее влияния. Вероятно, некое джентльменское соглашение было заключено между Обольяниновым и Лежневым еще в 1921 году и, как показывают дальнейшие события, исправно выполнялось и тем, и другим. (Даже в конце 30-х, когда уже Обольянинову предлагали «осудить и заклеймить» некоторых своих бывших единомышленников по «КС», ставших «троцкистско-бухаринскими выродками, наймитами иностранных разведок», писатель каким-то образом сумел отмолчаться.) В 20-е годы, таким образом, Аристарх Обольянинов, фактически солидаризуясь с «селенитами», не подписал ни одной их декларации, а во всех печатных выступлениях группировки принимал участие на правах «попутчика, осознающего правоту идеологии победившего пролетарского государства». Такое двусмысленное положение «советского Жюль-Верна» вызывало злую издевку критиков, могущих похвастать разве что безупречной анкетой. Николай Чужак, например, писал в 1922 году про «бархатный шнурок, прибитый ржавым гвоздем к крупу фанерной лошадки». Мих. Левидов уверял своих читателей, на примере автора «Красной Луны», что «мелкобуржуазная и выродившаяся дворянская интеллигенция потеряла надежду достичь своих идеалов на Земле и земными средствами», а поэт Александр Жаров однажды посвятил Обольянинову такие вот строки:

«Лунатик, скинь свою мантилью!
Посмотрим: чем-то полон ты?.
Все той же гумилевской гнилью
И той же жаждой темноты?..»

Отдельные нападки на автора романа «Красная Луна» продолжались уже в пору, когда с самими «селенитами» предпочитали не связываться; напротив, как бы сопутствующий группировке «дворянчик», «граф», да еще бывший эмигрант, был легко уязвимой мишенью. Лишь со второй половины 1925 года, после июньского постановления ЦК РКП (б) «О политике партии в области художественной литературы», где специально подчеркивалось: «Считать недопустимым отталкивать таких талантливых попутчиков, как тов. Обольянинов, доказавший своими книгами, что он на стороне Республики Советов…», — вал упреков стих. (Существует мнение, что фраза была вписана в постановление Ф.Раскольниковым после мягких, но настойчивых советов Лежнева). Последний раз над Обольяниновым подшутили в 1928-м году Илья Ильф и Евгений Петров в романе «Двенадцать стульев», изобразив его в виде охотника за своими сокровищами Ипполита Воробьянинова. Впрочем, это-то был вполне беззлобный шарж, где сатирики обыграли только особенности внешности и отдельных манер писателя-фантаста, намекнув на адресат своей пародии лишь фразой дворника Тихона: «Барин!.. Из Парижа!..»


Еще от автора Рустам Святославович Кац
Илья Ильф, Евгений Петров, Михаил Булгаков. Из черновиков, которые отыскал доктор филологических наук Р. С. Кац и и опубликовал Роман Арбитман

Сборник ранее неизвестных черновиков романов «Двенадцать стульев», «Золотой теленок», «Мастер и Маргарита». Эти фрагменты настолько живо перекликаются с современностью, что позволяют нам по-новому взглянуть на творческое наследие И. Ильфа, Е. Петрова и М. Булгакова. Если бы публикуемые сегодня строки черновиков трех знаменитых книг, созданных в первой половине XX столетия, вошли в канонический текст романов, современники вряд ли бы почувствовали остроту внезапных совпадений и поняли потаенный смысл некоторых строк.


Рекомендуем почитать
«Сельский субботний вечер в Шотландии». Вольное подражание Р. Борнсу И. Козлова

«Имя Борнса досел? было неизв?стно въ нашей Литтератур?. Г. Козловъ первый знакомитъ Русскую публику съ симъ зам?чательнымъ поэтомъ. Прежде нежели скажемъ свое мн?ніе о семъ новомъ перевод? нашего П?вца, постараемся познакомить читателей нашихъ съ сельскимъ Поэтомъ Шотландіи, однимъ изъ т?хъ феноменовъ, которыхъ явленіе можно уподобишь молніи на вершинахъ пустынныхъ горъ…».


Доброжелательный ответ

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


От Ибсена к Стриндбергу

«Маленький норвежский городок. 3000 жителей. Разговаривают все о коммерции. Везде щелкают счеты – кроме тех мест, где нечего считать и не о чем разговаривать; зато там также нечего есть. Иногда, пожалуй, читают Библию. Остальные занятия считаются неприличными; да вряд ли там кто и знает, что у людей бывают другие занятия…».


О репертуаре коммунальных и государственных театров

«В Народном Доме, ставшем театром Петербургской Коммуны, за лето не изменилось ничего, сравнительно с прошлым годом. Так же чувствуется, что та разноликая масса публики, среди которой есть, несомненно, не только мелкая буржуазия, но и настоящие пролетарии, считает это место своим и привыкла наводнять просторное помещение и сад; сцена Народного Дома удовлетворяет вкусам большинства…».


«Человеку может надоесть все, кроме творчества...»

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Киберы будут, но подумаем лучше о человеке

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.