История советской фантастики - [33]

В советской фантастике Дроздов был родоначальником большой плеяды цельнометаллических «терминаторов», которые, сохраняя рассудок и еще целый спектр чисто человеческих качеств, могли топтать и совесть, и здравый смысл, раз программа считала это правильным и полезным для дела. (Потом были Вальган в «Битве в пути» Г.Николаевой, Онисимов в «Сшибке» А.Бека, Воробьев в «Дороге назад» Ю.Бондарева и, как вершина всего, — Кандауров в «Старике» Ю.Трифонова, где этот герой после тщательного медицинского обследования и на самом деле оказывался киборгом, точной копией человека…) К счастью, Лопаткин тоже был «железным малышом» (Ю.Трифонов), хотя и по-своему. Этот прагматик тоже не знал колебаний и рассчитывал все свои ходы и контрходы на много вперед. Самые «крамольные» по тем временам эпизоды (сцена в Совете Министров, описание ареста Лопаткина и разговор в кабинете следователя) свидетельствовали, что главный герой романа — отнюдь не жертва. Как становилось очевидным по ходу сюжета, все, происходившее с ним — включая арест и лагерь, — было заранее предусмотрено Лопаткиным, и конечная победа его над Дроздовым предрешена. Этого, похоже, не заметили критики, писавшие о романе, — и те, кто поначалу хвалил, и те, кто позднее яростно называл «Не хлебом единым» не иначе, как «предательством наших идеалов», а самому Дудинцеву сулил должность бургомистра Москвы, если ее вдруг захватят войска интервентов. Хотел того автор или нет, но его «положительный» изобретатель Лопаткин, защищающий правое дело, выглядел не меньшим «терминатором», нежели его антагонист. Дудинцев блестяще продемонстрировал всю ограниченность сталинского «романа социалистической мечты и фантазии»: в его произведении, по существу, отважно бились два робота, один из которых был слегка модернизирован и потому имел шанс на победу. (Не зря ведь нью-йоркский кинокритик Лилиан Бреннор на XIX Московском кинофестивале то ли в шутку, то ли всерьез уверяла автора этих строк, что сцена поединка двух механических стражей порядка в фильме «Робокоп» пришла в голову режиссеру Полу Верховену лишь после того, как кто-то из «русской» массовки подсунул ему американское издание романа «Не хлебом единым», в переводе, между прочим, названного «Контратака»).

Надо признать, что реакция критики на рассказ Гранина и, в особенности, на роман Дудинцева была очень острой. Первоначально, как только обе эти вещи увидели свет, критика ошеломленно молчала. Независимый вид, с которым сам Дудинцев сидел на всех собраниях Московского отделения СП, в первый момент дезориентировал всех, кто писал о проблемах фантастики. Многие едва ли не прониклись уверенностью, что Дудинцев — преемник Кургузова и что появление романа — сигнал о корректировке курса, поданный с самого верха. Любопытно, что сам Кургузов некоторое время тоже так думал, усиленно размышляя, кто же из Политбюро подставил ему ножку — Шелепин или сам Хрущев. «При желании Симонов с Дудинцевым могли достаточно долго мистифицировать эту публику, — замечал Рафаил Нахмансон в своей книге „Двадцать лет с „Новым миром““. — В литературных кругах все давно ждали какого-нибудь грозового разряда, и им уже вначале 60-х и впрямь стали две знаменитые повести Солженицына и Потапова. Но, в принципе, гром мог грянуть и раньше — в любой момент после XX съезда. Статья Померанцева выглядела еще первой, подбитой с первого же выстрела, ласточкой. Публикация романа „Не хлебом единым“, со всех точек зрения, могла уже оказаться не рискованной самодеятельностью одного писателя и одного редактора (чем и была в самом деле), но принципиальным шагом нового кремлевского руководства».. Это «всеобщая растерянность», по выражению того же Р.Нахмансона, едва не дала возможность роману закрепиться на внезапно занятой стратегической высоте. Во всяком случае, обсуждение на секции прозы Московского отделения СП (22 октября 1956 года) не выявило никого, кто высказал бы свое несогласие с романом. Даже Кургузов не проронил ни одного худого слова (он вообще очень предусмотрительно промолчал). Прочие же не жалели комплиментов: «Перед нами вещь выстраданная, в ней и наша боль, и наша радость…» (Л.Славин), «Я прочитал роман и считаю его явлением принципиально положительным…» (С.Михалков), «Дудинцев обогатил нашу фантастику новым неожиданным поворотом вечной темы…»- (С.Шпанырь), «Поражение Дроздова — знак, что мы освобождаемся от тяжкого наследия культа личности Сталина…» (В.Понятовский). И так далее. Стенограмма обсуждения была доставлена лично Симоновым в Идеологический отдел ЦК, и, поскольку наверху мнение о романе Дудинцева еще не определилось, был немалый шанс, что факт положительной оценки этого произведения в Московской писательской организации может стать решающим. Кургузов в тот момент был настолько деморализован, что не воспользовался своими привилегиями и не решился «скорректировать» мнение. Судьбу романа В.Дудинцева решил случай.

31 октября группа неизвестных лиц проникла на территорию сверхсекретного объекта «Дельта» в венгерском городе Чепеле близ Будапешта (там по договору с ВНР размещался завод по производству ракетного топлива, специально выстроенный вблизи месторождения в соответствии с проектом «Катапульта»). Злоумышленники подожгли несколько цехов, в результате чего объект серьезно пострадал. Диверсия в Чепеле отсрочила запуск первого спутника СССР на год, а лунный проект — еще на более долгий срок. Хрущев был взбешен. Он вызвал посла Венгрии в Москве, не пожелал слушать извинений и обещаний провести расследование, а говорил с ним в таком зловещем тоне, что все его угрозы вполне могли быть расценены как объявление войны. 1 ноября Имре Надь известил советского посла в Венгрии Юрия Андропова, что Венгрия больше не потерпит диктата Москвы и выходит из Варшавского договора. 4 ноября советские танки вошли в Будапешт. Сопротивление венгров было подавлено самым жестоким образом…