История Смутного времени в России в начале XVII века - [42]

Двадцать восьмого числа Лжедимитрий с гостями своими ездил на охоту на одиннадцатую версту по Смоленской дороге. Выпускали многих зверей и, наконец, медведя. Так как ни один из панов не отважился сразиться с ним, то сам расстрига пошел на него и одним ударом рогатины убил его и саблей отсек ему голову. Удар рогатиной был так силен, что рукоятка оной разлетелась вдребезги. После сего подвига все обедали поблизости в палатках, приготовленных для невесты. Великолепные ставки сии, расположенные на живописных лугах, прилегающих к речке Сетуни, были окружены полотняной оградой, представляющей вид замка, с четырнадцатью раскатами и тремя воротами²⁴². Посередине находились для Марины пять нарядных шатров и восемнадцать других наметов для спутников ее.

Среди пиров и забав занимались и делом, для коего воевода был вызван в Москву. Из начатых переговоров с русским духовенством старый Мнишек убедился в необходимости не вполне удовлетворять наставления нунция Рангони. Положили, чтобы для наружности Марина ходила в греческие церкви, приняла причастие от патриарха и постилась в среду вместо субботы. Но по прочим статьям она должна была сохранять обряды своей веры, и даже позволялось ей иметь латинскую церковь во внутренних покоях ее. Патриарх Игнатий изъявил согласие на сих условиях не только благословить брак Марины, но даже и венчать ее на царство, каковая почесть дотоле никаким царицам предоставляема не была. Прочее духовенство безмолствовало, кроме Гермогена, архиепископа Казанского, и Иоасафа, епископа Коломенского, которые смело говорили, что если невеста не перекрестится в греческую веру, то брак невозможно будет почитать законным. Непреклонные святители обратили на себя гнев расстриги, который приказал выслать Гермогена в Казань и там, лишив его сана, заключить в монастырь²⁴³. Такую же участь самозванец готовил и Иоасафу.

Между тем Марина, достигшая Вязьмы, оставалась там несколько дней и только двадцать девятого апреля переехала в шатры, на Сетуни расположенные, где ожидали окончательных приготовлений к принятию ее в столице²⁴⁴.

Въезд как ее, так и польских послов назначен был второго мая. Сам Лжедимитрий, скрываясь в простой одежде, распорядил встречу. На Москве-реке был наведен живой мост, в малом расстоянии от коего, на правом берегу реки, раскинули два клетчатых богатых шатра²⁴⁵. От шатров до моста стояли в две шеренги, по обеим сторонам дороги, триста немецких телохранителей самозванца, а позади их семьсот стрельцов в красной одежде, испещренной разноцветными китайками, на немецкий образец. От моста же до городских ворот вытянулась Доморацкого конная рота польских копейщиков, из семисот тридцати человек состоящая. Польские послы въехали за час перед Мариной. У ворот деревянной ограды Скородума²⁴⁶ их приветствовали назначенные к ним в приставы князь Григорий Константинович Волконский и дьяк Андрей Иванов, которые и проводили их до отведенного для их жительства посольского двора. Вскоре после того Марина с пышной польской свитой своей подъехала к мосту и вошла в один из приготовленных шатров, где представлялись ей до трехсот русских бояр и других знатных сановников, одетых в парчовые кафтаны. Князь Мстиславский от имени всех их говорил поздравительную речь, после коей подвезли великолепную карету, которую Лжедимитрий дарил невесте своей. Высокая и огромная карета сия, устроенная на русский образец, сверху была покрыта алым золотым глазетом, а внутри обита соболями и вся вызолочена. У колес ступицы были золоченые, а спицы лазоревые с золотыми звездами. Впереди вместо козел стояли два золоченых ангела, держащие в руках розаны. Верх кареты украшался золотым орлом, а на боках испещряли ее драгоценные камни, жемчуг и позолота. Ее везли десять чубарых лошадей, в хомутах из алого бархата, с серебряными вызолоченными пряжками и с шелковыми постромками. Каждую из лошадей вел под уздцы особый конюх. Когда Марина села в сию карету, то началось шествие. Впереди ехали царские дворяне и боярские дети, а за ними знатные поляки, сопутствующие Марине, за коими ехал старый Мнишек, на прекрасном аргамаке, в багряно-парчовом кафтане, подбитом собольим мехом; шпоры и стремена его были из литого золота с бирюзой. Ему прислуживал арап, богато одетый по-персидски. Потом следовала великолепная карета, в коей в большом месте сидела Марина, а напротив ее старостина Тарлова. При карете находились шесть гайдуков в зеленых бархатных кафтанах с золотым позументом и в алых суконных плащах. Несколько поодаль, также по обеим сторонам кареты, шли немецкие телохранители и стрельцы, близ моста ожидавшие прибытия невесты. За первой каретой следовала другая, в которой невеста выехала с ночлега и которую, обитую снаружи красным бархатом, а внутри красной парчой, везли восемь белых лошадей в красных бархатных шорах, коими правили возничии в красных атласных жупанах и ферезях. Карета сия ехала путая, хотя и стояли в ней четыре стула, богато позолоченные и покрытые красной парчой. В третьей карете, также запряженной восьмью белыми лошадьми, в красных бархатных шорах с серебряной позолоченной оправой, сидели княжна Косырская, хоронжина Тарлова и паньи Гербуртова и Казановская. Возничии их были в черных бархатных жупанах и в красных атласных ферезях. Потом ехали две линейки: одну, раззолоченную, резной работы, обитую красным бархатом с золотой бахромой, везли шесть чубарых лошадей в бархатных зеленых шорах, с возничими в зеленом атласном платье; другая, обитая черным бархатом с вызолоченными украшениями, была запряжена шестью карими лошадьми с возничими в черных камчатных ферезях. В первой линейке сидели две панны, а во второй комнатные девушки Марины. Кроме того, было еще несколько карет, с старыми паннами и горничными, за коими ехали польские гусары Марининой свиты, и, наконец, две тысячи конных русских стрельцов замыкали шествие.