История Сибири. От Ермака до Екатерины II - [238]

К марту 1762 г. приглашены в столицу для слушания новосочиняемого Уложения четверо купцов из Тобольска и Иркутска. Мы упоминаем о толь лестном призыве с радостным изумлением, видя, что правительство признает сибиряков достойными совещателями в начертании законов, — сибиряков, которые за 62 года (в феврале 1699) названы со стороны Сибирского Приказа людишками худыми, скудными и неспособными к казенным поручениям. Если отзыв Приказа был неложен, то нравственное восстание сибиряков, удостаиваемых назначения самого почетного, какое только можно вообразить в порядке общества, не возбуждает ли внимание наблюдателя времен? Выходит, что при добром направлении страны довольно, очень довольно одного поколения, чтобы изменить и облагородить дух жителей. Мы так хотели бы судить вообще, не прикладывая своего суждения к целому купечеству Сибири. Чтобы прикладывать к целому классу, предварительно требуется образование умственное, множество других содействий и содействие самого правосудия в отдаленной стране.

8. Неправды.

Спрашивали мы в конце минувшего периода: лучше ли стало в Сибири, после обещанного определения воевод из дворянства, с достаточным состоянием и с испытанною честностию? Спрашивали и не торопились отвечать. Теперь, по прошествии нового периода, считаем за приличное кончить нерешенный вопрос. Устраним собственные заключения, равно посторонние свидетельства, не всегда верные, и добросовестно послушаем императрицу Елисавету, беседующую (в 16 августа 1760 г.) к подданым так: «С каким прискорбием, при всей матерней любви к вам, мы видим, что многие законы, для вашего благоденствия изданные, теряют силу от внутренних врагов, предпочитающих беззаконную прибыль присяге, долгу и чести. Несытая алчба корысти дошла до того, что места правосудия сделались торжищем лихоимства, а потворство ободрило судей беззаконных. Мы, по любви к вам матерней, чувствительно болезнуем, что в воздание нашей кротости и милосердия преступники приносят толь горькие плоды». Этот сетующий с Престолаглас относится ли к Сибири, которую в то время управлял благомыслящий Соймонов? Конечно, нет повода относить к лицу его, ни к предшественнику, ни к преемнику; но в необъятной губернии столько подчиненных вдалеке мест, столько невидимых исполнителей, — могут ли все они проходить должности в одном духе, в одних правилах с начальником? Без предосуждения к губернатору сибирскому полковник Вульф в 1749 г. проехал чрез Тобольск с членами комиссии для исследования притеснений и неправд, причиняемых восточным ордам и камчадалам при сборе ясака. С таким же намерением, как было упомянуто в своем месте, был отправлен в 1763 г. в Сибирь гвардии секунд-майор Щербачев с командою для пресечения вопиющих хищений и разорений, совершавшихся при сборах ясака во всех ясачных племенах. Итак, если исполнители продолжали без страха преступать законы, не трогаясь бескорыстием начальников, остается решить вопрос, чему приписывать столь ожесточенную наклонность к злоупотреблению должности и к захвату чужой собственности? Приписывайте со стороны закона недостаточности условий в ясачных правилах, со стороны же лиц — ложному самопознанию и тому предуверению, что с правом шпаги и мундира офицерского будто соединяется право на роскошь, на жизнь, как говорится, благородную. Не странно ли, что таким ребяческим самоуважением поддерживалась в Сибири цепь вечных злоупотреблений? Но в самом основном и потаенном корне эта цепь началась и крепилась духом воеводческого правления, которое, с 1728 года раз установившись в самодельной форме, продолжалось после всех законных ограничений, с большим или меньшим искусством. Оно полюбилось и прочим, имевшим второй голос, и, при благовидном согласии их с мыслию старшего, успевало ставить волю свою выше закона. Отсюда укоренилась в Сибири, как мыслил и говорил граф Сперанский в звании сибирского генерал-губернатора, вековая привычка ничего не ожидать от закона, а всего надеяться или страшиться от лица.

9. Населенность.

Русская податная населенность, по счету, в последнее время умолчанному, восходила к началу IV периода до 182 000 мужчин; в каком же количестве она является при конце сего периода? За недоступностию 2 и 3-й переписи, предъявив некоторые отрывки из них, мы теперь, в удовлетворение любопытства, заимствуем несомненное определение податного народонаселения из рекрутского указа 5 ноября 1768 года. Оно тут обозначено в 267 000, за исключением колыванских подзаводских крестьян 39 246, изъятых из рекрутской повинности, и эти 306 246 представляют итог 3-й переписи, известной под именем 1763 г. В том же итоге включалась населенность уральских горных слобод и заводов, по рекрутской повинности подчинявшихся ведению Сибирской губернии. Но должно ли в том же итоге разуметь 10 500 нерчинских подзаводских крестьян, также изъятых из рекрутства, но не выговоренных почему-то в рекрутском указе, или должно их прибавить к итогу переписи, чтобы выставить работящую населенность в 316 146 человек? Ограничимся указным итогом, без прибавки нерчинского счета, и приложим жителей свободного состояния, духовных, служащих по службе гражданской, отставных по военной и казачьей, всего до 6000 мужчин, не считая служащих казаков и войска строевого, ни жителей Исетской провинции. Прибавим еще раз 132 000 инородцев, что и составит, кроме войска и казаков, мужскую населенность тогдашней Сибири 444 246. Удвойте, если угодно, женскими душами и увидите страну, оживляемую 880 тысячами душ.