История Сепфоры, жены Моисея - [53]

— Среди них немало шпионов, — объясняли они. — Они сразу заметят, что вы не египтяне и донесут солдатам Фараона.

Сепфора несколько раз с трудом удерживалась, чтобы не повторить того, что она уже неоднократно говорила Моисею: чего нам бояться, если ты подчиняешься воле вашего Бога? Но она молчала, не желая смущать Моисея. К тому же она так мало видела своего супруга, что, попытайся она привлечь внимание Моисея, она могла бы навлечь на себя гнев его брата и сестры, не скрывавших своего недовольства.

Моисей почти все время проводил в разговорах с Аароном. Сначала они сидели в одной корзине, но Аарону мешало покачивание на спине верблюда, и они пересели каждый на своего мула, которые шли бок о бок под бесконечное бормотание их голосов. Через несколько дней Сепфора стала различать только сухой и четкий голос Аарона, что-то все время говорившего Моисею, который слушал и согласно кивал головой.

Во время остановок они удалялись и вместе совершали приношения Богу Яхве. Ели они отдельно от всех, и Аарон продолжал говорить не останавливаясь. Когда в посреди ночи Моисей приходил в палатку, Сепфора уже спала. По утрам, при первых лучах солнца, Аарон будил их, торопя Моисея совершить утреннее приношение, требовал немедленно складывать шатры и отправляться в путь, боясь, что их могут заметить шпионы или солдаты Фараона.

Еще в первые дни Моисей признался Сепфоре:

— Аарон очень похож на твоего отца Иофара. Он хочет знать все об огне и о голосе Яхве. Он заставляет меня сто раз повторять каждое его слово. И он хочет, чтобы я знал всю историю сынов Исаака и Иакова, и особенно все то, что случилось с Иосифом. Он очень похож на Иофара, но он не такой хороший рассказчик, как ты!

Голос его еще звучал весело, но вскоре Сепфора стала различать в нем нотки печали и озабоченности.

Однажды она сказала:

— Мне казалось, что я многое знаю о твоей прошлой жизни, но, видимо, я многого не знаю. И еще мне казалось, что я многое знаю о страданиях иудеев на этой земле, о злобе и ненависти Фараона, но, видимо, я многого не знаю.

Но она не задавала ему никаких вопросов, не просила его о помощи. По вечерам, когда ставились шатры, она все время проводила с Гирсамом и Элиазаром в окружении служанок. Моисей стал редко заниматься детьми, и, как ни странно, его сестра Мириам тоже редко приближалась к детям. Первой удивилась служанка Мюрти:

— Как странно, что сестра Моисея никогда не подходит к детям! Она все время держится вдали от нас.

Сепфора промолчала, словно это ее не трогало, но Мюрти продолжала, уже с обидой:

— Может быть, таковы обычаи и нравы местных женщин? Держаться подальше от детей и слуг, спать отдельно и все время проводить с братьями и их спутниками, словно мы все чумные?

Сепфора заставила себя улыбнуться:

— Мы совершенно не знаем друг друга, мы чужие друг другу. И, кроме того, мы давно знаем Моисея, а Мириам никак не может насытиться им.

— Да, — проскрипела Мюрти, — уж она им насыщается! Если бы она могла, она бы его просто сожрала! Удивляюсь, как она еще отпускает его на ночь к тебе в шатер!

— Что я слышу, уж не ревнивица ли говорит о ревности? — рассмеялась Сепфора.

— О нет! — искренне воскликнула Мюрти. — Я однажды совершила ошибку, ты спасла меня, и сейчас Моисей мой господин, и я восторгаюсь им. А тебя я люблю.

— Ничего, — успокоила ее Сепфора, погладив по голове, — скоро все наладится. Аарон выговорится, и Моисей будет проводить с нами больше времени.

— Ты уверена в этом? — сказала Мюрти, ловко переворачивая Элиазара, чтобы смазать его попку тонко размельченным мелом. — Мне кажется, что Аарон еще не скоро выговорится!

Сепфора рассмеялась, стараясь не показать, как дрожат ее губы. Зачем показывать боль, которая отравляла ее сердце, хотя они даже еще не дошли до Уазета? В словах Мюрти было слишком много правды.

Однажды вечером, еще в самом начале их общего пути, Мириам, красивая, в вуали, закрывавшей ее правую щеку, с натянутой улыбкой подошла к палатке Сепфоры, которая разворачивала пеленки Элиазара. Сняв последнюю пеленку с его пухлого тельца, она следила за реакцией Мириам, черты которой исказились от неподдельного ужаса.

Обнаженное тельце Элиазара не скрывало его происхождения. Мириам хотела убедиться в том, что ребенок был обрезан, но главное — она увидела цвет его кожи, который больше напоминал цвет кожи его матери, чем отца. Его кожа, хоть и была светлее кожи Сепфоры, постепенно приобретала мягкий светящийся коричневый оттенок. Он, как любили повторять умиленные служанки, напоминал маленький начиненный травами хлебец, такой аппетитный на вид, что его хотелось съесть.

Но Мириам совершенно не казалась умиленной, и ей, видимо, совсем не хотелось есть Элиазара.

Она даже не пыталась скрыть ни своего отвращения, ни гнева. Не сказав ни слова, она удалилась, оставив за собой горькое молчание.

Сепфоре не нужны были слова. За свою жизнь она уже поняла, какое отвращение и какое неприятие вызывал цвет ее кожи. Мириам, воспитанная в традициях и знании, о которых без конца говорил ее брат Аарон, не могла допустить, что ее брат Моисей, которого она уже боготворила как Бога, провозглашенного самим Яхве, имел сына, настолько чуждого ее народу.