История русской культуры ХХ века от Льва Толстого до Александра Солженицына - [30]

году умер в финском поселке Куоккала в 40 километрах от Ленинграда. Сталин, как это теперь стало известно, принимал руководящее участие в разработке в 1927-1929 годах серии сложных, иногда противоречивых решений Политбюро и других официальных инстанций о допуске на сцену пьес Михаила Булгакова «Дни Турбиных», «Зой к и на квартира» и «Бег». Направляющая рука вождя также ощущалась в развернутой в 1929 году бешеной травле независимых авторов Евгения Замятина и Бориса Пильняка: первый осмелился опубликовать свой антиутопический роман «Мы» в пражском эмигрантском журнале, второй - повесть «Красное дерево» в берлинском эмигрантском издательстве. На авансцену культурной жизни невысокий рябой Сталин выходил .достаточно осторожно (это качество было вообще одной из главных примет его политического стиля), взвешивая каждое свое слово. В этом плане рубежным является 1929 год, окрещенный Сталиным годом «Великого перелома», когда вождь впервые выступил как культурный арбитр, написав два преданных тогда же огласке письма: одно было адресовано руководителям Российской ассоциации пролетарских писателей (РАПП), наиболее могущественной и поддерживавшейся режимом литературной организации той эпохи, второе - ответ на жалобу «пролетарского» драматурга Владимира Билль-Белоцерковского на этот самый РАПП. В обоих письмах Сталин призывает к сдержанности на «литературном фронте», тем самым вроде бы подтверждая актуальность либерального постановления Политбюро от 1925 года, на дезавуировании которого настаивал в это время РАПП. Сталин выразил недовольство чрезмерно агрессивной, по его мнению, тактикой РАППа: «Кому нужна теперь «полемика» вроде той, которая напоминает в основном пустую перебранку: «Ах ты, паскуда!» - «От паскуды слышу»?.. Так людей советского лагеря не собирают. Так можно их лишь разбросать и запутать в угоду «классовому врагу». Показательно, что, посылая копии обоих этих писем Максиму Горькому, Сталин еще считает нужным оговориться, что это якобы иесголишь «личная переписка». Когда коллеги верноподдан ни чески попросили Сталина опубликовать его письмо к Билль-Белоцерковскому, •I к. оно, по существу, является единственным изложением Ваших мыслей по вопросу о нашей политике в искусстве» и поэтому «нашло довольно широкое распространение в партийных кругах», то Сталин это сделать отказался: он еще не был вполне уверен в правильности подобного хода. (Это письмо Сталин, опубликует только через 20 лет I II м томе своего собрания сочинений.)
Но мнение о необходимости и благотворности своего личного руководства советской культурой Сталин в это время уже сформулировал в том же письме к руководству РАППа достаточно твердо: «Это нужно. Это полезно. Это, наконец, мой долг». И не случайно в сентябре 1929 года Сталин отправил Луначарского в отставку с поста наркома просвещения. Отставка Луначарского сигнализировала переход от одной эпохи к другой, когда окрепшая и утвердившаяся советская власть уже не считала нужным излишне заигрывать с интеллигенцией, чтобы привлечь ее на свою сторону. Теперь, наоборот, от интеллигенции требовалось доказать свою лояльность. Эту новую жесткую линию иронично сформулировали популярные сатирики, авторы двух самых смешных советских романов «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок», Илья Ильф и Евгений Петров: «Что уж там скрывать, товарищи, мы все любим советскую власть. Но любовь к советской власти - это не профессия. Надо еще работать. Надо не только любить советскую власть, надо сделать так, чтобы и она вас полюбила. Любовь должна быть обоюдной». Луначарский был убежденным коммунистом, но он неоднократно решительно высказывался против того, чтобы личные вкусы вождей определяли культурную политику государства. Документы свидетельствуют, что эту точку зрения разделяли такие разительно несхожие российские правители XX века, как император Николай II и вождь большевиков Владимир Ленин. Но у Сталина было иное мнение на сей счет. Оно откристаллизовалось не сразу, а в процессе проб и ошибок, но к 1929 году, отпраздновав свое 50-летие, Сталин уже был готов к тому, чтобы управлять советской культурой более или менее единолично (что не исключало до поры до времени опору на советы экспертов). Самым важным таким экспертом, на какой-то период ставшим подлинным наставником Сталина в вопросах культуры, был, конечно, Максим Горький. Об этом осталось достаточное количество свидетельств, хотя ни Сталин, ни Горький своих отношений особо не афишировали и многие их встречи и беседы происходили наедине. В хорошо информированном эмигрантском журнале «Социалистический Вестник» уже и |'Ж году сообщалось (источником этих сведений был, как предполагают сейчас, Бабель), что Горький «считается вторым по своему значению человеком в Союзе, - по своему удельному весу непосредственно следующим за Сталиным. Надо ска-ИI ь, что дружба этого последнего с Горьким сейчас приняла прямо планетарные размеры: Горький - единственный человек, с которым Сталин не просто считается, а за которым он ухаживает». Подобная дружба правителя с писателем уникальна для русской культуры, причем не только XX века. Ни до, ни после тесных отношений Сталина с Горьким деятель культуры не получал столь бл изкого доступа к вождю России. От этой связи каждая из сторон слишком многое выигрывала, поэтому понятна готовность и Сталина, и Горького во имя ее сохранения идти подчас на существенные компромиссы. Сталин Горького получил, что называется, «по наследству» от Ленина, который писателя ценил чрезвычайно высоко как «европейскую знаменитость»: Горький был, безусловно, самой крупной 'шчно Ленину знакомой культурной фигурой, да вдобавок с ярко выраженной пробольшевистской ориентацией еще с дореволюционных времен. Ленин умело использовал невероятную популярность Горького в интересах своей партии, вплоть до выкачивания из него м с его помощью огромных денежных сумм в поддержку нелегальной деятельности большевиков. До революции слава и влияние Горького и Ленина были несопоставимы: один - международная культурная суперзвезда, другой -маргинальный политический деятель радикального толка. Понятно, что 15 то время Ленин вовсе не являлся для Горького безусловным авторитетом, и после свержения Николая II их пути резко разошлись, поскольку Горький считал перехват власти большевиками у Временного правительства не только преждевременным, но и опасным: -русский народ заплатит за это озерами крови». Сразу после Октябрьской революции отношение Горького к Ленину им но весьма негативным, хотя он уже понимал в это время незаурядность Ленина как политической фигуры: «...человек талантливый, вМ обладает всеми свойствами «вождя», а также и необходимым для (ТОЙ роли отсутствием морали и чисто барским, безжалостным отношением к жизни народных масс». В ответ Ленин в 1918 году закрыл газету «Новая жизнь», в которой писатель регулярно выступал i подобными и даже еще более резкими нападками на правительство большевиков. Затем еще несколько лет Горький действовал Ленину на нервы, беспрестанно донимая его просьбами об улучшении участи жутко