История Русской Церкви в период постепенного перехода ее к самостоятельности (1240-1589). Отдел первый: 1240-1448 - [59]

Умножались у нас богослужебные книги или, точнее, списки богослужебных книг, но с тем вместе умножались и разности в этих книгах и неисправности. При сличении нескольких списков служебного Евангелия и Апостола XIII и преимущественно XIV в. найдено, что хотя основной греческий текст и славянский перевод почти во всех этих списках один и тот же, но во всех находятся и исправления перевода, сделанные по иным чтениям греческого текста, тоже различным между собою. Иногда эти исправления сделаны и не по греческому тексту, а по личному разумению исправителей, часто ошибочному, или только по спискам славянским, хотя старейшим, но не всегда верным. Встречаются и произвольные изменения текста, зависевшие от того, что писец или не разбирал, или не понимал слов в подлиннике. От всего этого разнообразие списков Евангелия в XIV в. увеличилось до чрезвычайности: даже ближайшие между собою по времени и месту написания не имеют сходства; а два списка Апостола, писанные в одно время и почти в одном месте, представляются весьма различными. Некоторые списки Евангелия и Апостола оказываются неверными даже самим себе, различно передавая один и тот же текст в разных местах. Не менее разностей находим и в тогдашних Служебниках. По одним спискам, в чине проскомидии говорится только об одной просфоре, из которой вынимается Агнец, а о прочих просфорах вовсе не упоминается; по другим, говорится о трех и о четырех просфорах; еще в некоторых можно различать пять просфор, если даже не более. В одних списках перед началом проскомидии положены две молитвы, в других – три; в одних чин проскомидии изложен очень кратко, в других – полнее и обширнее. Есть список, в котором сделано замечание, не встречающееся в прочих, что просфоры за упокой не должно вынимать, если случится Господский праздник, и есть список, в котором сказано, что после священника и диакон берет просфору и святое копие и поминает, кого хочет живых, а на другой просфоре усопших. А одни и те же молитвы в разных списках не только различаются неодинаковостию перевода, но и вставками слов и искажениями. Не перебирая всех других богослужебных книг, заметим еще об одной из них, весьма важной, – Типиконе, или Уставе, которая показывает самый образ совершения церковных служб и составляет главное руководство при общественном богослужении. Излишне было бы говорить о тех неизбежных разностях, какие должны были существовать между списками двух различных уставов – Студийского и Иерусалимского, у нас употреблявшихся. Мы укажем только для примера на две немаловажные разности в списках одного и того же устава Иерусалимского, именно: в списке 1408 г. и в списке XV же века, без означения года. В последнем списке, так называемом месяцеслове, части самой обширной, порядок служб на все числа двенадцати месяцев излагается гораздо подробнее и обширнее, нежели в первом, и сделаны замечания о чтениях из святых отцов в те или другие дни, чего нет в первом списке. А в последовании на святую Четыредесятницу в том же последнем списке переписчик не довольствуется только перепискою устава Иерусалимского, как читается он в первом списке, но излагает много соображения о разных предметах, сводит места из святых отцов, правила соборные, иногда сравнивает уставы Студийский, Афонский и другие и потом выражает собственное мнение. Вообще, не из чего не видно, чтобы у нас приняты были какие-либо определенные образцы или подлинники, с которых все были бы обязаны переписывать богослужебные книги и по которым могли бы потом поверять их. А всяк списывал как приходилось с тех рукописей, какие признавал лучшими или какие попадались под руки, дома ли – в своем отечестве, или в Царьграде, или на Афоне. Одни ограничивались простою перепискою книг, а другие позволяли себе при этом исправлять перевод то по греческому тексту, то по старейшим славянским спискам, то даже по одним своим догадкам и иногда привносили в рукописи дополнения из других источников. Сколько ж еще разностей должно было войти в наши богослужебные книги от одного переписывания их, продолжавшегося не десятки только лет, а целые столетия! Сколько описок, недописок, пропусков и вообще погрешностей, которые неизбежно могли происходить частию от невнимательности и неосмотрительности переписчиков, частию от их непонимания и невежества, частию даже от их суемудрия, своеволия и подобных причин!

Как бы то ни было, впрочем, но разности в наших богослужебных книгах несомненно существовали, и эти разности естественно могли приводить к недоумениям и возбуждать вопросы. Такие вопросы действительно раздавались иногда и требовали решения самих митрополитов. Например, один из игуменов по имени Афанасий спрашивал митрополита Киприана между прочим о том, как и где следует читать Евангелия Великого Четверга или сколько молитв вечерних и утренних. И первосвятитель отвечал на эти вопросы, что помянутые Евангелия, все, от первого до последнего, священник должен читать на святом престоле и в полном своем облачении и что на вечерни молитв 6, затем седьмая выходная, осьмая по окончании вечерни и по возглашении, а на заутренях молитв 11 и двенадцатая после «Хвалите Господа с небес» на главопреклонении. Равным образом митрополита Фотия спрашивало все псковское духовенство, как должны быть приготовляемы святые Агнцы для Преждеосвященных литургий и как петь «аллилуиа». На первый вопрос святитель отвечал подробным наставлением. А на последний, который получил впоследствии такое значение в деле нашего раскола, дал следующее правило: «Сице глаголи: слава Отцу и Сыну и Святому Духу и ныне, и присно, в веки веком, аминь; аллилуиа, аллилуиа, аллилуиа, слава Тобе Боже; аллилуиа, аллилуиа, аллилуиа, слава Тобе Боже; аллилуиа, аллилуиа, аллилуиа, слава Тобе Боже». С подобными же вопросами, конечно, могли обращаться духовные лица и к своим епархиальным архиереям и получать от них разрешения. Нельзя допустить, чтобы наши тогдашние иерархи, особенно митрополиты, не видели разнообразия и других недостатков, существовавших в наших богослужебных книгах, и не сознавали потребности принимать против этого какие-либо надежные меры. Но в то время, когда у нас еще не знали книгопечатания, при крайнем недостатке просвещения в нашем духовенстве и между лицами, занимавшимися перепискою книг, трудно было придумать и особенно приложить на деле такие меры. Всего вероятнее, что из сознания этих-то недостатков святой митрополит Алексий решился сам исправить или вновь переложить с греческого весь Новый Завет, как свидетельствует его сохранившийся автограф, хотя труд святителя, совершенный келейно, и не оставил видимого влияния на улучшение тогдашних списков Евангелия и Апостола. По тому же побуждению святой митрополит Киприан сам вновь перевел с греческого языка Служебник, и, несмотря на то что он не сделал обязательным для всех списывать именно с его Служебника, а заметил только в своей приписке: «Аще кто восхощет сея книги преписывати», тот должен не изменять в ней ни одного слова, ни одной даже черты, однако ж мы знаем, что с этого Служебника действительно снимались списки, дошедшие и до нас от XV в. Кроме того, из послания митрополита Киприана к псковскому духовенству известно, что он отправил в Псков верные списки литургии и других церковных чинопоследований: крещения, браковенчания, освящения воды в 1 день агуста, обряда православия, совершаемого в первую неделю Великого поста, и обещал исподволь переписать и переслать туда же и другие нужные книги. То, что делал святитель этот для псковского духовенства, он мог делать и для других епархий, а тем более для церквей своей собственной епархии. Может быть, и владыка Новгородский Моисей, когда нанимал многих писцов для снабжения богослужебными книгами святых храмов, имел в виду преимущественно ту цель, чтобы распространить более однообразные списки, сделанные по лучшим и вернейшим рукописям.