История русского языка в рассказах - [48]

Ничего удивительного в таких сочетаниях нет. Трепетать и руководить — глаголы бесприставочные, и потому никакого предлога за ними не должно быть. А похожие по смыслу другие глаголы и до сих пор сохранили управление винительным или родительным падежом без предлога, сравните:

трепетал от встречи и боялся встречи,

руководил вами и вел вас.

В этих парах положение изменилось только для руководить и трепетать.

Вообще всякое изменение грамматической связи слов обычно связано с каждым глаголом отдельно. Не может ни в каком языке образоваться такого положения, что одновременно рвутся все прежние связи слов, заменяются новыми или исчезают вовсе. Слишком неудобно это было бы для говорящих, полная неразбериха и сумятица. А язык-то как раз и служит людям для того, чтобы все легко было понять — понять быстро и без особых усилий. Оформление новых грамматических связей происходит постепенно, от одной группы глаголов к другой; к одной люди привыкли — изменение начинается в следующей. Вот почему подобные преобразования всегда столь длительны. Они связаны с изменениями значения слова в тексте, в каждом конкретном тексте.

Например, разорвалась в каком-то месте связь между глаголом и предлогом — и сразу же один предлог сменился другим, уже со своим собственным, новым для этого сочетания значением. Вот как Лев Толстой описывает старого князя Болконского: «Он сделался еще более раздражителен, чем прежде, и все вспышки его беспричинного гнева большею частью обрушивались на княжне Марье». Прежде, давно, до Толстого, следовало бы сказать обрушивались о(б) княжну Марью — с винительным падежом и с предлогом, равным приставке. Однако изменилось значение самого глагола, оно стало более широким и даже (как в данном случае) получило переносные оттенки значения. Княжна Марья, стареющая и робкая, вовсе не утес, об который обрушивается волна отцовского гнева. Собственно, лексическое значение глагола настолько разрослось, что прежние синтаксические связи с другими словами уже не устраивают ни язык, ни мастера, который тонко и творчески его чувствует: слишком уж они узки, не соответствуют новому содержанию слова. Обрушивались на... — разрыв прежней зависимости, раскрепощение слова: об- — на... вместо об- — об... Непривычно, образно — хорошо!

Перечитайте Толстого. Весь его язык — это чуть-чуть сдвинутые связи слов, но сдвинутые не произвольно и грубо, а так, как это допускается языком. Предлог на связан и с винительным, и с предложным, и потому данный сдвиг оправдан как факультативный и вполне возможный, его поймет каждый человек, знающий русский язык. Может быть, и поморщится иногда, а может быть, и восхитится, но — поймет и примет.

Так, в конкретных текстах у талантливых писателей или в речи особо одаренных людей язык проверяет свои возможности, язык «тренируется». Кое-что из опробованных новшеств входит в общий язык, большинство же — нет. Так и остается в романе или в поэме, всегда пленяя тонкостью поэтического эксперимента. Но оценить эту тонкость, насладиться ею может только человек, сам прекрасно чувствующий свой родной язык. Кстати, и под пером писателя эти «тонкости» возникают не «вдруг», потому что талантлив. Воздушные стихи Пушкина переписывались десятки раз, его черновики исчерканы до предела. Лев Толстой на отдельных листках проверял возможности русских слов: возьмет, например, глагол идти и смотрит, с какими приставками, с какими предлогами, с какими именами существительными после них этот глагол в русской речи возможен, с какими оттенками, в речи какого персонажа и почему. И оказывалось, что идти может использоваться в тысяче сочетаний — и каждый раз со своим оттенком, со своим словесным и грамматическим ароматом. И только проделав такую изнурительную исследовательскую работу, писатель решался самую маленькую частицу этого труда использовать в своем произведении, так, что не всякий и заметит его новшество, но унесет с собою в сердце аромат необычного, красивого, талантливого.

В первой половине XIX века, уже после Пушкина, в новом русском литературном языке современные синтаксические связи — согласование и управление — в основном сложились. Осталось кое-что доделать, кое-что и до сих пор доделывается, но это уже частности, случайности, мелкие огрехи. Основное сделано. Каждое слово в сочетании, как горошина в стручке, — на своем месте. Вот самая крупная, уже созрела, а по сторонам — помельче и посочнее. И каждая сидит на стебельке, не перекатывается без толку.

И вот только когда это произошло, когда на место прежней неразберихи и путаницы пришла четкая связь либо согласования, либо управления, странными показались те слова сочетания, которые никак своей формы не меняли, но при этом постоянно относились к одному и тому же члену предложения. Наречие, например, всегда относится к сказуемому: свеча горит — ярко... Если в языке все подчинено закону взаимной связи, ясно, что и видимое отсутствие связи тоже является связью — но другой, необычной, «ущербной», в буквальном смысле слова бесформенной связью. И лингвисты назвали такую синтаксическую связь примыканием. Очень удачно назвали и верно.