История российского мусульманства - [198]

Не большой и грех не ведать ремесла.

И еще тужил в аду народ иной:

Уголь огненный служил ему едой.

Это те, кто, в сребролюбии суров,

Брал лихву и обирал сирот и вдов.

У других, лишь полыхнет огнистый меч,

То и дело голова слетала с плеч,

Но Всевышний вещим промыслом Своим

Тотчас головы на плечи ставил им —

Тем разбойникам, что в злобе вновь и вновь

Грабя, головы рубили, лили кровь.

И других я видел в огненных цепях,

Волоса их, волочась, будили страх.

Это – те, кто, даже мучась животом,

Жадно жрал, не оставляя на потом.

В наказанье в адской огненной пыли

Волоса их достигали до земли.

И других я зрел вдали от благ земных:

Эти выглядели хуже остальных.

Нагишом они ходили, трепеща:

Ни венца на них, ни царского плаща,

Кровь струилась с обнаженных, жалких тел,

Грешный люд на них с презрением глядел.

Семь десятков язв открытых на телах,

И не счесть печатей скрытых на челах.

Голышом в огне сгорают не сгорят,

Пусть же знают в страхе Божьем стар и млад:

Всяк из них когда-то был царем земным,

Всяк бахвалился могуществом своим,

Но для бедных доли не было у них,

О несчастных боли не было у них,

Не одели никого, не помогли,

Не утешили ничем своей земли,

Поскупясь на саван бедному в гробу,

Не давали воли пленнику, рабу,

Вот и мучаются… Знай же наперед:

Всем тот пламень по заслугам воздает».

Иисус, в душе питая Божий страх,

Повесть горестную слушал, весь в слезах,

Речь продолжил скорбный череп в тишине:

«Снова ангелы гурьбой сошлись ко мне,

Потащили снова волоком меня

В самый нижний круг великого огня.

Этот круг зовется нижним оттого,

Что числа нет всем терзаниям его.

Есть гробница там – огонь вокруг свиреп,

«Полезай, мне приказали, в этот склеп»!

В склеп залез я, и ничтожный облик мой

В трех обличиях предстал передо мной.

«Кто вы!? – я спросил у призраков троих.

«Мы – цари», в ответ услышал я от них, —

«Выше всех в отчизне днесь стояли мы,

Но о том, что будем здесь, не знали мы.

Если б ведали, что ждет нас лютый ад,

Каждый с нищим поменяться был бы рад.

Было б дервишами мыкать нам беду,

Чем царями горько мучаться в аду…»

В страшном склепе я лежал, не числя дней,

Среди гнусных скорпионов, мерзких змей.

Плоть мою кусали-жалили они,

Поминая мне мои былые дни.

Как ни рвали гады плоть мою впотьмах,

Снова мясо нарастало на костях.

Я в рыданьях и тоске у адских сил

Облегчения терзаниям просил,

Но никто не отвечал моей мольбе,

Вызволения не видел я себе.

На спасенье были чаянья тщетой,

Видно, не было исхода пытке той.

Но внезапно меж терзаний в некий час —

«Отпустить его»! – раздался свыше Глас.

«Преисподней он прошел последний круг,

Пусть душа его избавится от мук.

Пусть он был кафир неверный по всему,

Был он милостив к народу своему,

Помогал он бедным-сирым, не чинясь,

Не разнились для него бедняк и князь».

Снова подняли меня и вознесли

В этот мир из преисподних недр земли.

Тысячу я в этом мире прожил лет,

И четыре – истязал меня тот свет,

Вот уж семь десятков лет и много дней,

Истлеваю в сей пустыне средь камней».

* * *

Иисус тогда спросил: «О, Череп-царь,

К вам от Бога приходил ли вестник встарь?»

Молвил череп: «Приходил пророк Ильяс[430],

Но его никто не выслушал у нас,

К Богу мы не обратились вместе с ним,

Мы верны остались идолам своим,

И за это, умываясь кровью, мы

Муку адскую познали среди тьмы».

Иисус сказал: «О, мученик, поверь,

Примет Бог твое моление теперь».

Череп молвил: «Удручен своей виной,

Я б вернулся в прежний образ свой земной,

Сколько лет молю Всевышнего о том,

Да простит нас в милосердии святом!»

Иисус, воздевши руку над главой,

Помолился: «О Всеслышащий, Живой!

Об одном прошу, Владыка наш в мирах,

Душу заново вдохни в истлевший прах!»

Вняв пророку, наш Всевидящий Господь

Возвратил тогда рабу и дух, и плоть…

* * *

Ныне вкратце подытожу притчи суть,

Чтобы в ней не усомнился кто-нибудь:

Тьма царей ушла в былые времена,

Их дела запечатлели письмена,

Только если долг исполнит человек,

След его святым останется навек.

Знаешь ты теперь про Черепа-царя,

Он в Египте жил и царствовал не зря,

Славен был он долгим царствием земным,

Но душа всевластна стала и над ним.

Я ж, Хисам Кятиб, сей труд по мере сил

В год семьсот семидесятый завершил[431].

САЙФ-И САРАИ

(1321–1395)

СУХЕЙЛЬ И ГУЛЬДУРСУН

Не вымысел это – правдивая быль

О горькой ли муке, о светлой любви ль,

О времени злом и борениях с ним,

О верности юноши клятвам своим…

Железный Хромец шел войной на Ургенч,

Хорезм сокрушая, как яростный смерч.

Ослеп и оглох от страданий народ,

Всей пролитой крови никто не сочтет.

Стал труд хорезмийцев поживой огню,

Горели повсюду хлеба на корню.

Встал хан Тохтамыш на защиту страны.

Родных разлучая, дул ветер войны.

Сухейль[432] в эти дни оказался в плену.

Кто воину это поставит в вину?

Пытались друзья отстоять храбреца,

Но участь его уязвила сердца.

Прекрасней Иосифа юный Сухейль,

Румяный, как яблоко; стройный, как ель;

Сладка его речь и крепка его стать,

Ширин не смогла б перед ним устоять.

Но шея его покорилась ярму,

Кудрявые волосы слиплись на лбу,

Невольника сердце зажато в тиски,

Кто душу его исцелит от тоски?

Печальной дорогой он должен идти,

Жалеют его только птицы в пути,

На сотню ладов в цветнике соловей

Сухейлю сочувствует песней своей.

Колосьев блестят золотые концы,