История ромеев, 1204–1359 - [97]
Книга десятая
1. На другой день траура по желанию дочери царя, королевы, распоряжавшейся похоронами, я должен был без приготовления сказать речь, приличную времени. Поэтому я выступил и при многочисленном собрании произнес следующее. «Величие несчастия, слушатели, налагает на нас молчание и приводит в оцепенение наш и язык, и слух, и рассудок, потому что наше солнце животворное погасло и скрылось под землей. В то же время подобно грому поразившая и потрясшая вселенную печальная весть о нем делает молчание в настоящем случае неуместным. Прилично ли, в самом деле, нам, когда вверху величие потери провозглашают небеса тем, что помрачились их очи — солнце и луна, а здесь внизу, как видите, колеблется земля и яростно волнуется море, громко возвещая, что настоящему несчастью сочувствует весь мир, — прилично ли, говорю, нам соблюдать молчание при такой потере? Но, солнце земли, куда ты скрылось, оставив нас умирать от холода бедствий? Душа римлян, куда ты улетела? Время, зачем ты безжалостно снесло своей косой главу вселенной, зачем ты исторгло око городов? Кто погасил великий светильник царства? Кто так внезапно лишил нас покровителя всего прекрасного? Основание государственного благоустройства улеглось теперь под небольшим камнем. О, какое пламя горести пылает в сердцах всех! Он целые ночи проводил без сна, чтобы только не допустить чего-либо вредного для римского государства; а теперь спит в гробе долгим сном. Это были благозвучные и медоточивые уста, служившие органом всевозможной мудрости, а теперь на них наложено надолго молчание. О, страшная весть, которая, быстро обтекая сушу и море, поражает души всех чувствительнее всякого меча! Он был великою славою вселенной и прекрасным примером учености, а теперь осталось только немного праха от его тела. Он был для всех народов земли приятным предметом речей и рассказов, а теперь жестокая смерть завладела им. Откуда так внезапно ринулось на нас такое море бедствий, с которым по горечи не сравнится никакое море? Откуда набежали на нас такие бурные волны несчастий, что спутали наши мысли и привели нас в состояние исступления? Что значит этот шум и волнение народа? Не внезапный ли гром с неба, разразившись множеством ударов, упал на людей и одних поверг на землю, а других заставил бродить еле живыми? Да, и на нас, бедных, собралась наконец гроза, которая поистине ужаснее многих воздушных гроз, — разумею смерть царя. Теперь следовало бы всем людям составить всемирную громовую симфонию и поднять всеобщее рыдание, чтобы вполне выразить величие этого несчастья. Теперь следовало бы отличающимся по своей красоте и величию звездам, сошедшись в одно место, изобразить и представить в самых ярких красках дивные достоинства нашего царя, чтобы, подобно небесам, поведающим славу Божию, и они постоянно показывали во всем блеске его достоинства и указывали в нем прекраснейший образец самодержавия для потомков. Он был опорою и оплотом государства, он был честью и славою священства и блистательнейшим светильником Церкви, а теперь сокрыт под небольшою крышкою гроба. Он дал устойчивость Церкви, которая, как большой корабль, обуревалась волнами, он обращал ее бурю в тишину и всегда был для ее догматов непоколебимою башнею, а теперь, увы, повержен в глубь земли. Он был правилом доброй нравственности и красою людей; самое молчание его было гораздо убедительнее, нежели наставления, преподаваемые другими. Природа с самого его рождения наделила его наружностью царственною и полною величия, соединив в ней с красотою важность и с выражением скромности выражение достоинства. Все это завершалось в нем и скрашивалось веселостью, которая была привлекательна, как весенние цветы, и все это теперь обезображено и все погребено в недрах земли. О, жестокая несправедливость судьбы! О, глубокая ночь, покрывающая мраком наши глаза и не дающая нам видеть, куда идти! Откуда это налетели на нас вихри бед, и зачем они, будто вырвавшись из одного вместилища, с яростью потрясают наши души и силятся вырвать их с корнем? Кто это приходил ночью тайком и выкосил такой цветущий луг доблестей? Кто это уничтожил пристань для всякой души в случае опасности кораблекрушения? Какие вопли, вздохи и рыдания поднимаются в настоящее время от земли к небу, подобно дыму, выбивающемуся из большой печи! Как многие хотели бы в эти минуты разлиться потоками Нила, чтобы такое обилие слез могло равняться несчастью, постигшему вселенную! О царь, ты один стяжал себе такое множество высоких имен, какого могут удостоиться лишь многие вместе. Одни называют тебя общим отцом, другие попечителем, защитником и покровителем сирот, иные — спасительною пристанью и крепким оплотом, некоторые — наставником и руководителем во всем хорошем, всемирным решителем всевозможных в мире дел. Дерево часто протачивает червь, наши сердца еще больше точит теперь неотвязчивая мысль о царе. Виноград и хлеб часто терпят вред от града и зноя, мы еще больше терпим от лишения царя. Это был сад, полный всевозможных плодов, в котором вечно была весна, а теперь, о горе, он иссушен зноем смерти. О, строитель многих городов и в Азии и в Европе и, не усомнюсь сказать, строитель самого царствующего города, который некогда построил Константин, великий и подобный тебе, а впоследствии, когда город пришел в упадок, ты его исправил. В самом деле, прежняя красота и великолепие под игом чужеземного рабства уничтожились и погибли, самое даже царское жилище сделалось убежищем латинских разбойников и потерянных людей, но ты, царь, явился вторым строителем этого города, ты тотчас уничтожил в нем церковные волнения из-за догматов, ты поддержал его в его падении и привел в прекрасное состояние, ты придал ему стенами, храмами и зданиями прежнее великолепие. Какой великий и священный долг благодарности лежал на всех будущих поколениях верующих в отношении к тебе, как к общему благодетелю и покровителю нашей православной веры! Какими же судьбами, подобно полевому цветку, не стало того, кому нет равного? Какие рыдания по тебе, царь, у самых стихий! Страшно, как бы они не подавили нас. Пораженные твоею смертью, и стены падают, и столбы, долгое время стоявшие твердо, низвергаются с своих оснований. Но дайте мне посмотреть, как переполняется от слезных потоков ковчег, содержащий в себе великое наше сокровище. Я думаю, что слезы, которые ручьями проливают теперь все люди, в состоянии поднять его, как некогда разлившиеся воды подняли ковчег Ноя. Но тот ковчег спас от потопления тех, которых заключал в себе, а этот, напротив, поверг нас в пучину бесчисленных волн. О, ужасное событие, о, странный вечер, противоположный тому, о котором говорит песнь Давида: «вечером водворился у меня плач, а на утро радость». О, безвременная перемена, наполнившая мне чашу питьем, с горечью которого не сравнится горечь полыни. О, безжалостная ночь, зачем ты явилась столь жестокою и немилосердною к этому милосерднейшему и сострадательнейшему человеку, отвергши всякую любовь и всякую жалость! О, царь, наше бесценное и любимое сокровище, зачем ты нас оставляешь, как будто мы тебя ненавидим! Мы все пользовались твоими благодеяниями, как бы из общего казнохранилища. Чрез тебя и благородные сделались благороднее, и чин священников досточтимее, и общество ученых ученее, и стены городов крепче, и все мы, коротко сказать, благодаря тебе, превзошли самих себя. О, несказанное и беспримерное сплетение бедствий! Погибает порядок мира, погибает краса городов, погибает училище, образовывавшее риторов и философов и превосходящее всякую Академию, Лицей и Стою. О, кто даст главам нашим воду и очам нашим источники слез
