, греческое — ἐσθῄς, равно как названия шитья и пряжи, — санскритское
siv, латинское
suo, санскритское
nah, латинское
neo, греческое νήθω — одинаковы во всех индо-германских наречиях. Нельзя того же сказать о более высоком искусстве тканья
>4. Уменье же пользоваться огнем для приготовления пищи и солью для ее приправы было древнейшим наследственным достоянием индо-германских народов, и то же можно сказать об их знакомстве с теми металлами, из которых издревле изготовлялись людьми орудия и украшения. По крайней мере в санскритском языке встречаются названия меди (
aes), серебра (
argentum) и, быть может, также золота, а они едва ли могли возникнуть, прежде чем люди научились отличать одну руду от другой и применять их; действительно, санскритское
asis, соответствующее латинскому
ensis, свидетельствует об очень древнем употреблении металлического оружия. К тому же времени восходят те основные понятия, которые в конце концов послужили опорой для развития всех индо-германских государств: взаимные отношения мужа и жены, родовой строй, жреческие достоинства отца семейства и отсутствие особого жреческого сословия, равно как отсутствие вообще всякого разделения на касты, рабство как правовое учреждение и судебные собрания общин в дни новолуния и полнолуния. Определенное же устройство общинного быта, разрешение столкновений между царской властью и верховенством общины, между наследственными преимуществами царских и знатных родов и безусловной равноправностью граждан — все это должно быть отнесено повсюду к более поздним временам. Даже элементы науки и религии носят на себе следы первоначальной общности. Числа до ста одни и те же (по-санскритски
çatam,
êkaçatam) по-латыни
centum, по-гречески ἑκατον, по-готски
hund, месяц назвали так на всех языках потому, что им измеряется время (
mensis). Как понятие о самом божестве (по-санскритски
dêvas, по-латыни
deus, по-гречески θεός, так и многие из древнейших религиозных представлений и картин природы составляют общее достояние народов. Например, понятие о небе как об отце, а о земле как о матери всего живущего, торжественные шествия богов, переезжающих с одного места на другое в собственных колесницах по тщательно выровненным колеям, и не прекращающееся после смерти существование душ в виде теней — все это основные идеи как индусской мифологии, так и греческой и римской. Некоторые из богов, которым поклонялись на берегах Ганга, похожи на тех, которым поклонялись на берегах Илисса и Тибра, даже своими именами: так, например, чтимый греками Уран то же, что упоминаемый в Ведах Варуна, а Зевс —
Jovis pater,
Diespiter — то же, что упоминаемый в Ведах
Djâus pyta. Немало загадочных образов эллинской мифологии осветилось неожиданным светом благодаря новейшим исследованиям древнейшего индусского богоучения. Таинственные образы эринний в седой древности не принадлежали греческой фантазии, а были перенесены с востока самыми древними переселенцами. Божественная борзая собака
Saramâ, которая стережет у владыки небес золотое стадо звезд и солнечных лучей и загоняет для доения небесных коров — питающие землю дождевые облака, — но вместе с тем заботливо провожает благочестивых мертвецов в мир блаженных, превратилась у греков в сына Сарамы —
Saramêyas или
Hermeias (Гермеса); таким образом, оказывается, что загадочный греческий рассказ о похищении быков у Гелиоса, без сомнения находящийся в связи с римским сказанием о Какусе, был не чем иным, как последним непонятным отголоском той древней и полной смысла фантастической картины природы.
Если определение той степени культуры, которой достигли индо-германцы до разделения на племена, составляет скорее задачу всеобщей истории древнего мира, то разрешение по мере возможности вопроса, в каком положении находилась греко-италийская нация во время отделения эллинов от италиков, составляет прямую задачу того, кто пишет историю Италии. И этот труд не будет излишним, так как этим путем мы отыщем исходную точку италийской цивилизации и вместе с тем исходную точку национальной истории.
Все свидетельствует о том, что германцы вели пастушеский образ жизни и были знакомы разве только с одними дикими хлебными растениями, между тем как греко-италики по всем признакам были хлебопашцами и, быть может, даже виноделами. Об этом свидетельствует вовсе не общий характер земледелия у этих двух наций, так как он вообще не дает права делать заключение о древней общности народов. Едва ли можно оспаривать историческую связь индо-германского земледелия с земледелием китайских, арамейских и египетских племен, однако эти племена или не находятся ни в какой родственной связи с индо-германцами, или отделились от этих последних в такое время, когда бесспорно еще не было никакого земледелия. Скорее можно предполагать, что стоявшие на более высокой ступени развития племена в старину постоянно обменивались орудиями культуры и культурными растениями, точно так же как это делается в наше время, а когда китайские летописи ведут начало китайского земледелия от введения пяти родов хлеба при определенном царе и в определенный год, то этот рассказ, по крайней мере в своих общих чертах, рисует с несомненной верностью положение культуры в самую древнюю ее эпоху. Общность земледелия, точно так же как и общее употребление азбуки, боевых колесниц, пурпура и других орудий и украшений, дозволяют делать заключения гораздо чаще о древних сношениях между народами, чем о коренном единстве народов. Но в том, что касается греков и италиков, довольно хорошо известные нам их взаимные отношения заставляют нас считать совершенно недопустимым предположение, будто земледелие было впервые занесено в Италию, точно так же как письменность и монета, — эллинами. С другой стороны, о самой тесной взаимной связи их земледелия свидетельствует сходство всех самых древних, относящихся к этому предмету, выражений:
