История Рима - [122]

Ясным доказательством, что Цезарь стремился поставить выше военной силы гражданскую власть, служит то, что он прежде всего распустил свои галльские легионы, справедливо прославленные за храбрость и подвиги и безусловно преданные своему императору. Он щедро наградил их, как и обещал, но распустил на общих основаниях, а не поселил их, как сделал Сулла, в особых общинах, которые удерживали бы до известной степени воинскую организацию. Войска Цезарь размещал не в Риме, и даже не в Италии, а по границам, не обнаруживал он ни малейшего предпочтения и образованию гвардейских войск. Бесспорно, Цезарь имел в виду сохранить могущественную армию, по он, конечно, хотел держать ее в стороне от политической жизни и от управления страною. После бунта собственных легионов он понимал, что даже его влияние не наверно сдержит войска и что если тысячи мечей обнажаются по его приказу, то в ножны они по его приказу не вкладываются. Сила обстоятельств, однако, оказалась сильнее гения Цезаря: основанная им монархия все-таки быстро превратилась в военную. Цезарь ниспроверг олигархию знати и банкиров и думал управлять страною на основании закона и права, а вместо того водворилось господство солдатчины, и снова привилегированное меньшинство угнетало и эксплуатировало народ.

Устранение прежних партий, реформа финансов, судопроизводства и армии, как ни были они крупны и замечательны сами по себе, для Цезаря являлись средством, или, лучше сказать, были лишь первым шагом к тому обновлению родины, к которому он стремился постоянно. Ряд мер, принятых Цезарем непосредственно для того, чтобы обновить латинскую народность в столице и Италии и в провинциях, высоко замечателен.

Крупные центры, особенно столицы, всегда быстрее всего утрачивают национальный отпечаток: здесь раньше, чем где-либо, выделяется круг богатых и знатных людей, которые начинают считать поприщем своей деятельности не один город, а все государство. Сюда идет вечно сменяющийся поток путешественников, масса людей праздных, преступных, экономически и нравственно обанкротившихся и потому космополитических, сюда стекаются люди и для увеселений, и для преступлений, и для того, чтобы скрываться от преследования закона. В течение многих десятилетий создавалось именно такое население Рима, истинной столицы мира того времени. Особые, специальные условия содействовали тому, что явления, общие всем большим городам, в Риме выступили с особою силою. Здесь особенно ярко сказывался весь ужасный вред невольничества, потому что нигде не скоплялось столько рабов, как в домах римской знати. Нигде не смешивались так народности Европы, Азии и Африки – египтяне, сирийцы, фракийцы, эллины и полуэллины с ливийцами, маврами, иберийцами, готами, германцами,- и все ужасающее противоречие формального и нравственного права особенно чувствовалось именно в среде столичных рабов, между которыми были люди не только наполовину, но и действительно образованные. Огромная масса вольноотпущенников, иногда страшно богатых, с притязаниями самыми широкими, уже не рабов, но и не граждан еще, вносила и свои черты в столичное население и нередко оказывала решающее влияние при голосовании.

Развитие класса свободных ремесленников было в Риме издавна парализовано массою рабов в каждом сколько-нибудь богатом доме, а так как столица была совершенно лишена собственных средств пропитания, то городской пролетариат оказывался в положении действительно весьма трудном, правительство же не только не изыскивало сколько-нибудь пригодных мер для улучшения его быта, но хлебными раздачами прямо содействовало развитию пролетариата. За последнее время по настоянию демагогов, объявлявших самые благоразумные полицейские меры стеснением свободы, всякий полицейский надзор в Риме был уничтожен – ив конце концов в столице, особенно по окраинам города, господствовала настоящая анархия, и нигде жизнь не была менее в безопасности, чем именно в столице. Организованное убийство из-за угла стало здесь своего рода промыслом.

Внутреннему состоянию населения соответствовал внешний вид столицы: она лишена была всякого благоустройства и соединяла в себе все крайности: улицы были узки, кривы, проходили по крутым подъемам, были плохо вымощены. Жилые дома возводились ужасающей высоты и часто строились крайне плохо, что вело к разным несчастным случаям. Рядом с хижинами раскидывались роскошнейшие дворцы, и в то же время ни о каких санитарных и противопожарных мерах не было и помину. В настоящее время даже в разных концах мира нельзя найти те уродства общественной жизни, какие соединялись в тогдашнем Риме, ибо если мы представим себе город с населением Лондона, с полицией Константинополя, с отсутствием ремесел, каким отличается теперешний Рим, то теперь нигде уже нет рабов и лишь редко развивается такая же суетливая и пустая революционная суматоха, какая господствовала в Риме много десятилетий. Соединение этих-то ненормальностей оплакивал Цицерон, изливая в своих письмах печаль о гибели «республиканского величия»…

Против космополитического характера Рима Цезарь ничего не имел, но количество пролетариата в столице он уменьшил,- во-первых, ограничением хлебных раздач, а во-вторых, выселением до 80 000 семейств во вновь учрежденные заморские колонии: правильную колонизацию Цезарь считал единственным радикальным средством борьбы против возрастания пролетариата и намеревался продолжать выселения. Успокоение столичной черни наступило само собой с уничтожением республиканского устройства, когда прекратились всевозможные подкупы и насилия при выборах и в суде и вообще покончены были политические сатурналии подонков общества. Кроме того, Цезарь установил и применял серьезные карательные меры за преступления против спокойствия и безопасности и усилил полицию настолько, что она могла действительно исполнять свои обязанности.