История регионов Франции - [121]

В областях «ок» особенно примечательным был рост Марселя и Бордо. В Бордо общий рост торговли, основанной на перевозке рабов, самой по себе аморальной, составил 4,5 % с 1717 по 1789 годы. Что касается колониальной торговли, то эта цифра составила 4,9 %; такие цифры достойны Тридцати Славных лет нашей IV и V Республики. В Марселе, несмотря на эпидемию чумы 1720 года, общая численность населения в течение XVIII века выросла от 80 000 жителей до 120 000 жителей (город + пригород). Рост на 50 % — это интересная цифра, но еще достаточно скромная, это даже меньше, чем вдвое. Но вернемся к экспорту сукна из Лангедока, к импорту из Леванта и к импорту в целом, а также к заходящим в порт кораблям: в Марселе их количество удваивается, увеличивается в пять или даже в десять раз. Как и в Бордо, происходит значительное обогащение людей в расчете на душу населения, даже притом что распределение было социально[275] не справедливым. Та же самая картина наблюдается даже в таких маленьких городах, как Орийяк, которого едва коснулся демографический рост — его население составляло 6 000 человек как в начале, так и в конце XVIII века. Орийяк — городок, затерянный в Центральном массиве, глубокая Окситания! И тем не менее, здесь происходит тоже самое, что в Марселе и Бордо только в меньшем масштабе и с той лишь разницей, что изменения носили скорее качественный, чем количественный характер. С 1720 года там начали сносить городские укрепления, уже давно устаревшие, служившие напоминанием о древней небезопасной эпохе. В 1774 году их разрушили окончательно: Орийяк вышел из своей скорлупы служившей защитой при осаде в разные исторические эпохи. И еще улицы через регулярные промежутки времени стали тщательно мыть водой, несмотря на то, что крупный рогатый скот, овцы и свиньи продолжали ходить по всему городу. Здесь как и в других местах скотобойни вывели за пределы города, а могилы — за стены церквей. Грамотность в Орийяке возросла с 42 % до 58 % населения в век Просвещения[276].

*

Выше мы говорили о лангедокском сукне, о том, как его учитывали в марсельском наблюдательном комитете, как только его грузили на корабли, чтобы отправить потребителям и на рынки Леванта. Но в самом Лангедоке, где родился премьер-министр Флёри, церковный деятель и кардинал (умер в 1743 году в девяностолетием возрасте, все еще занимая свой пост), благодеяния правительства сыпались розовым дождем на Лодев, город-производитель сукна, родной город Флёри, и он своими заботами стимулировал этот город, благодаря монополии на производство сукна для обмундирования французской пехоты. Выгодная привилегия! Кардинал из Лодев, который стал всемогущим в Версале и Париже, вплоть до своей смерти в 1743 году, был человеком открытий, и это было очень в духе Поппера[277], во всех смыслах, которыми французская политика Старого режима наделяла это слово: открытие для либеральных держав, морских, протестантских и капиталистических, другими словами, для Англии и Нидерландов; открытие (относительное) для религиозных меньшинств, подвергавшихся большим или меньшим гонениям, таких как янсенисты и гугеноты; и наконец, открытие для экономического роста, происходившего независимо от стимулирующих мер, конечно, эффективных, идущих со стороны политической власти. Прелат Флёри был также добросовестным священником, одним из тех людей, которым судьбой и долголетием было предопределено представлять Бога на некоторой части земной территории в течение трех четвертей века. Бога, и в еще большей степени Монарха… Ему служил Флёри, и еще несколько епископов…

На самом деле, стоит поговорить здесь подробнее о личностях других четырех южных прелатов (из областей «ок»), которые благодаря своей полулиберальной позиции внесли вклад в изменение политической обстановки в сторону «открытия» на всей национальной территории, под влиянием государственного импульса, к которому эти люди имели прямое или косвенное отношение. Этих четырех церковных деятелей звали Фенелон, Дюбуа, Флёри и Берни. В нашей историографии существует тенденция предавать их забвению, поскольку на первый план ставили таких знаменитых или чудесных кардиналов-министров XVII века, такими были Ришелье и Мазарини, а также чудесных южных политических деятелей, светских, либеральных или радикальных, даже социалистов, которые, бесспорно, оставили свои великие имена в анналах истории Франции: Гамбетта, Жоре, Комб и tutti quanti.

В исследованиях, посвященных периферии и специально Югу, я считаю, следует отдать должное этой четверке.

1. Сначала о Фенелоне (1651–1715). Он был родом из Перигора и очень тесно связан с реформатским дворянством своей провинции, которая принадлежала к областям диалектов «ок», он проповедовал дефляцию личной верховной власти монарха[278]: «Закон, а не человек должен править. У короля нет ни другого настроения, ни другого интереса, чем те, которые есть у нации, им управляемой. Фенелон попал в немилость к Людовику XIV и, хотя никогда не был министром, все же оказал не менее сильное и плодотворное влияние, интеллектуальное и политическое, на регента Филиппа Орлеанского, и через преподавание — даже на молодого Людовика XV.