История регионов Франции - [120]
Сквозь острые религиозные разногласия проступает главный факт: франкофония продолжает развиваться в области «ок» в начале 1600-х годов, так сказать, со всех сторон, в продолжении того, что уже было сказано здесь о времени, относящемся к 1520-м годам. Гугеноты и, например, реформистские проповедники, объединившиеся в районе Юзе, на своих собраниях, охотно пользовались «национальным» (французским) языком, изобилующим окситанизмами и с таким произношением, которое соответствовало для того времени крайне выраженному «южному акценту». Но это уже неважно…
Что касалось католической Церкви и муниципальных органов управления, там также говорили или, по меньшей мере, писали, на французском языке (но также на латыни, частично, как это было в случае с духовенством). Оставим в стороне окситанский Центральный массив, менее доступный и поэтому еще некоторое время остававшийся верным языкам «ок», в том числе и в письме иной практике. Конечно, народ и даже элита по всему Югу продолжали говорить на различных диалектах «ок» в повседневной жизни. Но если рассматривать это в масштабах многовековой истории, можем ли мы сказать, что они «отошли назад, чтобы лучше прыгнуть»? Простая констатация, и в этой констатации нет ни неуместной иронии, ни презрения по отношению к языкам «ок».
Ни религиозное своеобразие, ни перемены в языке не создают полной картины. Поскольку период развития литературного творчества снова оказался длительным на просторах Юга, где элита (но не простой народ) изучала и знала национальный язык. Впервые там появляются крупные франкоязычные писатели между 1550 и 1600 годами: Монтень, Ла Боэти, Монлюк, Брантом, даже д'Обинье… Заполоняющий все лес (ойл) тем не менее не должен скрывать за собой несколько прекрасных деревьев (ок). В конце XVI века и в течение первых двух третей XVII века строго диалектная литература (которая, плюс к тому, обновлялась в жанре плутовского романа, в театральном искусстве и в барочном направлении) процветала в Эксе, Авиньоне, Безье, Ажане благодаря таким именам, как Брюэй, Зербен, Кортет, Мишаль и некоторые другие. Она была не лишена своеобразия и привлекательности. Эта региональная драматургия оставалась живой и в XVIII веке: достаточно недавно превосходный гасконский историк Кристиан Депла опубликовал остававшуюся долгое время неизданной комедию «Свадьба Камарду»[271], поздний беарнский фарс, написанный около 1750 года. Одной из главных интриг была шумиха, поднятая, чтобы сорвать свадьбу старого вдовца с очень юной девушкой.
Однако, вернемся к XVI веку и скажем, что Нострадамус, пророк из Прованса, со своей стороны остается одним из самых популярных, если не самых читаемых, авторов во французской и даже мировой литературе, с тех пор как его перестали рассматривать как писателя для определенной «аудитории». Этот расшифровщик будущего за четыре года «предвидел» жестокую смерть Генриха II в 1559 году, смертельно раненного на турнире, где ему выкололи глаз:
Еще более показательное «предзнаменование» бегства в Варенн, в случае с королем Людовиком XVI в 1792 году, чью голову отсечет нож гильотины, которая сопровождала революционные «бури»:
И Нострадамус, «не сбавляя темпа», предсказал и Людовика XIV (Из мраморного кирпича будет иметь маленькие стены), затем Наполеона (император родится недалеко от Италии и т. д.).
Было бы, естественно, гораздо более разумным считать, что «Мишель де Ностр Дам» был крайне далек от того, чтобы предсказывать будущее, ему просто нравилось в завуалированной форме с позиции наблюдателя описывать события близкого или далекого прошлого. Его центурии с неясным смыслом, его металлические десятисложные стихи выдают очень талантливого поэта, равного или даже превосходящего наших лучших сюрреалистов, включая Бретона; его священнодействие над приготовлением джема на основе сахара также делает его предшественником его южного земляка Оливье де Серра, который тоже был великим мастером по джемам перед лицом Вечности, в те времена, когда сахар действительно и постепенно отодвинули в конец пиршества, на десерт[272]. И наконец, если говорить о религиозной политике, Нострадамус был «центристом» в духе Екатерины Медичи, Монтеня или Генриха IV, то есть занимал позицию посередине, враждебно относясь к любого рода фанатизму[273].
В XVII и XVIII столетиях на фоне некоторого экономического отставания ставшего одной из составляющих[274] «южного вопроса», были достигнуты замечательные успехи как эпохи классицизма, так и постклассического периода. Они могли идти «свыше», то есть от властей Версаля или Монпелье (Южный канал, сеть дорог, созданная штатами Лангедока). Или же они внезапно возникали «из низов», как было с мелкими и средними хозяевами мануфактур: подумаем, например, о производстве сукна в Лангедоке или Каркассоне, которое экспортировалось в земли Леванта, правда, это производство стимулировалось Кольбером. К этому добавлялся рост местной экономики, который касался не только сельского хозяйства. Можно ли говорить в этих условиях (как это часто делают окситанисты) о наступившей уже маргинализации Юга в последнем столетии Старого режима? Факты городской жизни противоречат этому утверждению: во времена от Людовика XIV до Людовика XVI Лион, Бордо и даже Марсель (несмотря на чуму 1720 года) были динамичными городами в королевстве. Несмотря на то, что отставание Юга продолжало быть заметным, хотя и несколько смягченным, это не должно заслонять собой постоянные попытки наверстать отставание или даже перегнать…
