История Первой мировой войны - [6]
На совете 3 января 1896 года кайзер потребовал, чтобы Германия приняла протекторат над Трансваалем и послала туда войска. Когда канцлер Гогенлоэ возразил, что «это вызовет войну с Англией», кайзер скромно заметил: «Да, но только на суше». Кайзеру посоветовали менее сильное средство — послать поздравительную телеграмму президенту Крюгеру, составленную в таких выражениях, чтобы не только оскорбить Британию, но и подчеркнуть отрицание ее претензий на Трансвааль.
В обеих странах закипели народные страсти. В одном случае это вызвало плохо замаскированную зависть, в другом — обиду, когда в старом друге неожиданно увидели нового соперника. Немцы совершенно естественно обижались, что Британия, имея уже много колоний, хочет получить их в той части света, где пришедший позже рискует натолкнуться на неприятности. Англичане же настолько привыкли к созданию колоний, что были свято уверены, что это прерогатива лишь «Джона Буля», и не могли понять, как могут возникать такие же стремления у кого-либо другого, кроме традиционных соперников — Франции и России.
Именно это хладнокровное убеждение, пусть и бессознательно, явилось лекарством при возникшем кризисе. Германия приняла ряд мер военного характера и предложила Франции и России участвовать в коалиции против Британии. Но отсутствие ответа от этих стран, спокойствие правительства лорда Солсбери и чувство собственного бессилия на море на этот раз предотвратили, казалось бы, неминуемую угрозу миру.
Все же опасность, предотвращенную из-за недостатка сил, нельзя было считать миновавшей. Именно с этого момента начался действительный рост германских морских амбиций, выразившийся в 1897 году в словах кайзера: «Трезубец должен быть в нашем кулаке» — и в действиях императора, поручившего адмиралу Тирпицу создать этот «трезубец». В этот же год увидела свет первая большая морская программа Германии, а также раздались слова кайзера, во время посещения Дамаска лично объявившего себя защитником всех магометан во всем мире.[4] Это было прямой провокацией по отношению к Британии и Франции. И даже не только для них: открытое признание за собой роли священного покровителя Турции стало фатальным и для добрых отношений Германии с Россией. Тень кайзера легла на пути устремлений России к Константинополю — цели всех ее мечтаний.
Кайзер проиграл в политике, потому что подобно высмеянным Наполеоном оппонентам, «старался ухватить слишком многое за раз», заставляя другие державы (которых Бисмарк отвлекал, натравливая друг на друга) видеть повсюду, куда бы они ни смотрели, только одно — бронированный кулак Германии.
Тем не менее вслед за оскорблением в Южной Африке, в 1898 году последовало предложение Британией именно того союза, которого тщетно добивался Бисмарк. Но теперь настала очередь Германии сомневаться в искренности партнера. С британской стороны это предложение было вызвано новым и неприятным чувством — англичане ощутили свою изоляцию и слабость. Основывалось предложение на старом сознании естественного родства с Германией, но на деле выглядело как признание своей слабости — а слабость не была чувством способным вызвать симпатию у новой Германии. Тем более, что одним из немногих наследий Бисмарка, воспринятых его преемниками, была склонность недооценивать мощь Британии и переоценивать возможности России.
В повторных отказах Германии от предложений Чемберлена между 1898 и 1901 годами доминирующим фактором оказались интриги незаметного, но сварливого, подозрительного и жалкого чиновника министерства иностранных дел по фамилии Гольштейн[5], который любил темноту, так как она благоприятствовала его действиям в «realpolitik». На этого чиновника, который скупился на покупку себе нового костюма, хотя не гнушался использованием служебной информации для игры на бирже, а вдобавок интриговал против своего покровителя, выдавая себя затем за его ученика, теперь с благоговением смотрели как на духовного наследника Бисмарка. Фактически же он унаследовал только безнравственные методы последнего. Помимо всего прочего, он не пользовался тем доверием императора, которым пользовался Бисмарк.
В принципе Гольштейн был склонен принять предложение Британии, но в последний момент отказался от него — испугавшись, что Англия хочет прикрыться Германией, и та будет служить для Англии буфером против России. С другой стороны, он понимал, что слабость Британии может быть теперь использована в интересах Германии: можно заигрывать с Британией, держа ее все время в надежде на более тесный союз и выманивая у нее концессии. В этом по крайней мере его поддерживали канцлер Бюлов и кайзер. Взгляды последнего подытожены в словах, сказанных им Бюлову: «Сейчас я сделал с британцами, несмотря на их сопротивление, то, что хотел». А германский флот, вновь увеличившийся к 1900 году, был средством еще жестче наложить свою руку на Англию.
В течение нескольких последующих лет, главным образом в период Южно-Африканского кризиса и войны, британское правительство должно было дорого платить не за поддержку Германии, а лишь за то, чтобы германские оскорбления и угрозы не превратились в действия. В вопросе португальских колоний, в вопросе о Самоа и в китайском вопросе правительство лорда Солсбери проявило такую достойную сожаления слабость, что вполне оправдана оценка, данная этому правительству кайзером — «Полные олухи!». Грустно читать дипломатические архивы тех лет. Из них вполне следует косвенная ответственность Британии за последующий конфликт, так как вполне естественно, что кайзер и его советники убедились в действенности своих методов угрозы «бронированным кулаком». Можно понять желание кайзера довести эту систему до предела, до войны — не только вследствие очевидной нелюбви к этой системе, но и вследствие его тенденции к искусственным решениям. Использование ограниченной угрозы имело явные преимущества перед войной со всеми ее случайностями, поэтому из двух этих возможностей первая была ближе складу ума кайзера.
