История Первого Болгарского царства - [37]

Новости о соборе стали ужасным ударом для Рима; папа никак не допускал ни проявления такого неповиновения, такой неблагодарности от варвара, ни такой коварности и самонадеянности от мягкосердечного старого патриарха, к которому, как к жертве Фотия, он снизошел, чтобы продемонстрировать свое доверие. Папа написал письмо Василию, свидетельствующее о нанесенном ему оскорблении и своем удивлении, спрашивая императора, что, с его точки зрения, означал такой поворот событий[233]. Но Василий, хотя и был очень дружелюбен, проявил упорство. Когда Адриан умер в декабре 872 г., препятствие не было устранено.

Рим, однако, все еще надеялся на изменение ситуации. Он не мог полагать, что этот триумф, расширение римского господства почти до самых ворот города ненавистного патриарха, оказывался столь эфемерным. Вся энергия Рима направлялась на то, чтобы отвоевать превозносимую землю. Даже на севере Европы чувствовались отзвуки борьбы. Десятилетие прошло с тех пор, как македонские братья намеревались обратить в христианство Моравию. С помощью славянской литургии и доброжелательности моравских монархов — великого короля Ростислава и Косела, князя страны, расположенной вокруг озера Балатон, — их работа увенчалась успехом; но, чтобы гарантировать постоянство достигнутых позиций, Кирилл решил, проявив замечательную терпимость для друга Фотия, что они должны быть подтверждены Римом. Константинополь находился слишком далеко, а между двумя государствами располагалась большая часть Болгарии, поэтому империя не могла всегда наблюдать за развитием ситуации и защищать христианство в Моравии. Инициатива Кирилла, однако, несколько смутила папский двор. Папы не могли искренне одобрить предприятие миссионера, который не проводил службу на латинском языке. Но в отчаянной борьбе против Фотия папа Николай горел желанием принять столь большой подарок, даже за счет признания славянской литургии. Чтобы удостовериться в развитии будущего, он вызвал братьев в Рим. Однако папа умер прежде, чем они прибыли, а его преемник Адриан оказался более бескомпромиссным государственным деятелем. Но, ввиду поддержки, оказанной им моравскими светскими властями, и зная позицию Константинополя, Адриан не мог поступить иначе, нежели встретить с почестями[234] Кирилла и Мефодия и одобрить все, что они сделали. Чтобы заставить замолчать оппозицию, он посвятил своих учеников в сан с помощью печально известного антигречески настроенного епископа Формозия. В то время как братья находились в Риме, Кирилл, более молодой, но и более блестящий из двух братьев, умер, а Мефодий остался, чтобы продолжить работу в одиночестве.

Затем Мефодия отослали назад в Моравию с полномочиями использовать славянскую литургию, где бы он ни посчитал это необходимым. Адриан решил основать для него епархию, но все еще не был уверен, как лучше всего поступить, когда пришли новости об ужасном отступничестве булгар. Для Адриана моравская политика сразу стала второстепенной по отношению к булгарской политике. Надеясь использовать оружие славянской литургии, чтобы захватить булгар, он восстановил для Мефодия старую епархию в Сирмии, которая находилась на самом краю их владений, а юрисдикция распространялась по всей северо-западной границе. Но столь соблазнительный план так никогда и не был реализован; Мефодий по возвращении обнаружил, что его покровителя Ростислава свергли, а его племянник и наследник Святополк хотя и добился независимости и даже расширил владения своего дяди, был глубоко очарован германской культурой и презирал славянскую литургию, считая ее плебейской и неяркой. Пользуясь его покровительством, германские епископы смогли заключить в тюрьму отважного миссионера, назвав его дерзким самозванцем. Прежде, чем протесты Мефодия достигли Рима, папа Адриан умер, а Иоанн VIII стал его преемником[235].

Иоанн VIII не подпал под влияние булгарского разочарования. Традиция Николая была забыта; Рим возвратился к позиции непримиримости. Иоанн думал, что он мог принудить булгар к повиновению. Он сразу написал письмо Борису, в котором угрожал булгарам и всему греческому духовенству отлучением, «так что, таким образом, они могли присоединяться к Дьяволу, которому подражали»[236]. Тем временем, не внимая убедительному влиянию Мефодия, но доверяя любви Святополка к латинскому языку, он освободил Мефодия из германской тюрьмы, но запретил ему использовать славянскую литургию. Мефодий был в отчаянии; чтобы спасти христианство, он проигнорировал приказ, но ситуация не благоприятствовала тому, чтобы он мог завоевать своих соседей для Рима.

Бориса не тронули нападки папы, особенно тогда, когда в Хорватии и по побережью Далмации латинское влияние постепенно умирало, а местные государства заявляли о своей независимости или подпадали под сюзеренитет восточного императора. Опыт научил Иоанна, что он должен сохранять умеренность. В феврале 875 г. он снова написал булгарскому двору, все еще строго запрещая булгарам получать причастие от греческих священников под страхом наказания, что к ним будут относиться как к схизматикам