История папства - [42]
За то, что ссора произошла именно в этот момент, во многом несет ответственность папа Лев, однако в немалой степени вина лежит и на константинопольском патриархе Михаиле Кируларии. Он был не похож на Фотия настолько, насколько это можно вообразить. Если сей последний был человеком образованным и обаятельным, да и вообще крупнейшим ученым своего времени, то Кируларий — ограниченным фанатиком. Он дал это почувствовать еще до битвы при Чивитате: услышав, что норманны с благословения папы навязывают латинские обычаи (в особенности использование опресноков, облаток или гостин в богослужении) греческим церквам Южной Италии, приказал латинским общинам в Константинополе следовать греческим обычаям, а когда те отказались, запретил их собрания. За этим последовал обмен резкими посланиями, в ходе которого патриарх осудил некоторые римские обряды как «греховные и иудаистские», а папа дал понять (хотя и не привел никаких доказательств), что избрание патриарха не соответствовало каноническим правилам. Чтобы доставить папские письма в Константинополь, Лев, который, видимо, находился уже при смерти, неблагоразумно выбрал трех наиболее антигречески настроенных деятелей курии: своего канцлера кардинала Гумберта из Муайенмутье, который в этих событиях показал себя ничуть не менее фанатичным и раздражительным, чем сам патриарх, кардинала Фридриха Лотарингского и архиепископа Петра Амальфийского — эти двое сражались с ним при Чивитате и оба были настроены крайне враждебно по отношению к византийцам и стремились их унизить.
С самого их прибытия в Константинополь все пошло не так, как надо. Император Константин IX принял их достаточно благосклонно. Однако Кируларий категорически отказался признать их полномочия. Затем пришло известие о смерти папы Льва в Риме. Гумберт и его коллеги являлись личными представителями Льва, посему с его кончиной они лишались своего официального статуса. Лучшим выходом в сложившихся обстоятельствах было бы их возвращение в Рим. Вместо этого они остались в Константинополе, демонстрируя незаинтересованность в компромиссе и с каждым днем проявляя все большую заносчивость и высокомерие. Когда какой-то инок Студийского монастыря ответил на критику со стороны папы в вежливых и уважительных выражениях[95], в ответ Гумберт разразился истерической инвективой, назвав его «распространяющим заразу сводником» и «последователем зловредного Магомета» и утверждая, что тот вышел не из монастыря, а из блудилища или театра[96]. Это утверждало в глазах византийцев представление о том, что ныне римская церковь являет собой не более чем сборище неотесанных варваров, с которыми невозможно даже цивилизованно вести дискуссию, не то что прийти к какому-то соглашению.
Наконец Гумберт окончательно потерял терпение (чего Кируларий и ожидал). В три часа пополудни в субботу 16 июля 1054 года в присутствии всего клира, собравшегося для совершения таинства евхаристии, три бывших римских легата — два кардинала и архиепископ, все трое в парадном облачении, прошествовали в собор Святой Софии Премудрости Божией, поднялись к главному алтарю и торжественно возложили на него буллу об отлучении. Совершив это, они повернулись и зашагали прочь, задержались лишь для того, чтобы совершить символический акт — отрясти прах со своих ног. Через два дня они отправились в Рим. Лишь когда булла была публично сожжена, а легаты преданы анафеме, воцарилось спокойствие.
Даже если мы не обратим внимания на тот факт, что легаты не имели полномочий от папы и что поэтому сама булла в соответствии с каноническими правилами не имела никакой силы, она остается удивительным произведением: говоря словами сэра Стивена Рансимена, мало какие важные документы исполнены такого множества очевидных ошибок[97]. Однако цепь событий, происшедших в Константинополе летом 1054 года, имела своим результатом в конечном счете разделение восточной и западной церквей. Эта история отвратительна, но сколь бы неизбежным ни был разрыв, сами эти события могли бы и не произойти и никакая необходимость их не вызывала. Более твердая воля со стороны умиравшего папы, меньше фанатизма со стороны узколобого патриарха или упрямого кардинала, и положение можно было бы спасти. Первоначально кризис возник в Южной Италии, в одной из тех важнейших областей, где политическое взаимопонимание между Римом и Константинополем было особенно необходимо. Роковой удар нанесли лишенные полномочий легаты умершего папы, представлявшие обезглавленную церковь, поскольку новый понтифик еще не был избран, и действовавшие грубо и в нарушение канонических правил. Латинское и греческое отлучения были направлены лично против вызывавших возмущение сановников, а не против церквей, которые они представляли; и то и другое позднее могли быть отменены и впоследствии не рассматриваться как начало перманентной схизмы. Формально этого и не произошло, поскольку дважды за последующие столетия (в XIII в. в Лионе и в XV в. во Флоренции) восточную церковь вынуждали по политическим причинам признавать верховенство Рима. Но хотя эти временные повязки позволяли скрыть зияющую рану, зажить она не могла. И несмотря на то утешение, которое принес в 1965 году второй Ватиканский собор
