История панамской "революции" - [29]

24 января 1903 г., то есть через два дня после подписания договора, но еще не зная об этом, президент и министр иностранных дел Колумбии послали следующую телеграмму Эррану: «Не подписывайте договора о канале до получения инструкций, отправленных сегодня почтой»[112].

В этих инструкциях указывалось, что договор подписывать не следует, так как резко изменилась обстановка. Окончились внутренние беспорядки, укрепился авторитет правительства. В инструкциях указывалось далее, что общее мнение таково, что договор едва ли будет одобрен конгрессом [113].

Получив телеграмму президента, запрещавшую подписание договора, Эрран спокойно положил ее в архив. Несомненно, колумбийское правительство вело себя непоследовательно, но, если бы Эррану были дороги интересы родины, он мог заявить об этом правительству США и отказаться от подписанного договора, приняв всю ответственность на себя. Но этого не случилось. Эрран слишком дорожил расположением госдепартамента, чтобы пойти на такой шаг.

* * *

О подписании договора Хэя—Эррана правительство Колумбии узнало 24 января 1903 г. Боясь ответственности за свои действия, министр иностранных дел Колумбии Пауль в тот же день ушел в отставку. Вместо него был назначен близкий друг Маррокина, бывший посланник в Венесуэле Луис Карлос Рико.

Маррокин и его правительство боялись народного возмущения и потому всячески тормозили опубликование договора в печати. Лишь 13 мая в правительственном вестнике был опубликован подлинный текст договора. Началось возбужденное обсуждение договора в печати.

Если во время пребывания Кончи в Вашингтоне колумбийская пресса обсуждала договор в историческом аспекте, то после его отъезда она заняла резко антиамериканскую позицию, ибо стало очевидным, что США будут настаивать на полной юрисдикции над зоной канала. Начиная с этого момента, вопрос о колумбийском суверенитете стал главной темой, обсуждавшейся в колумбийской печати.

В феврале газета «Эль порвенир» сообщала: «Мы полагаем, что если миссия доктора Кончи не была успешной в Вашингтоне, то это нужно объяснять тем, что наш посланник не захотел согласиться на условия, наносящие ущерб основным интересам Колумбии. И это был его долг. Наличие господства янки над перешейком, вечное владение или неограниченный контроль над ним несовместимы с суверенитетом нашей родины, это будет равнозначно превращению сильного государства в слабое, и даже самый непосвященный читатель понимает, какова в таком случае будет судьба нашего народа.

Колумбия не должна ввязываться в авантюру такого сорта. Мы скорее с радостью откажемся от чести иметь канал через Панаму, чем согласимся на такой договор… Ни атома нашего суверенитета, ни пяди нашей территории»[114]. Основные возражения против договора сводились к следующему: 1. Потеря суверенитета. 2. Неконституционность предоставления суверенных прав иностранной державе. 3. Недостаточность финансовой компенсации. 4. Опасность дальнейшего наступления американского империализма.

Самым важным был вопрос о суверенитете.

24 марта газета «Эль коломбиано» в передовой статье писала: «Известие о договоре, подписанном в Вашингтоне в январе месяце между колумбийским поверенным в делах и государственным секретарем Хэем, не только не рассеяло инстинктивные опасения, которые вызывал этот документ, когда его содержание было известно частично, но совершенно оправдало эти опасения, обнаруживая план фактической ликвидации суверенитета Колумбии над значительной частью перешейка, если не над всеми перешейками.

Тот факт, что различные статьи договора с большим или меньшим эффектом повторяют то, что колумбийский [115] суверенитет остается во всей своей силе и что Соединенные Штаты могут, как и раньше, гарантировать суверенитет Панаме, ничего не означает, так как фактически условия договора приводят к другим выводам. Суверенитет является синонимом господства, владения и верховной власти над указанной территорией.

С того момента, когда законы страны и ее суды ограничены в своих правах законами иностранной державы, когда страна теряет власть над людьми, населяющими ее территорию, — с момента, когда она не может устанавливать на этой территории налоги, когда проникновение в определенный район страны с целью преследования преступников требует разрешения иностранной державы, — с этого момента ее власть должна именоваться чем-то меньшим, чем суверенитет, и эта часть территории должна называться именем, отличным от имени родины.

Мы не знаем, по какому праву представитель Колумбии смог подписать пакт, открыто, противоречащий не по одному, а по многим пунктам основному закону, исполнять который он давал присягу… Мы хотим лишь верить, что пункты договора не были тщательно изучены и что составленные американскими чиновниками, мало знакомыми с нашими законами, они были приняты без такого обсуждения, которого они заслуживают».

Статья заканчивалась следующими заявлениями:

«В истории своего бурного и несчастного существования Колумбия еще не переживала более трудного момента, чем принятие договора, написанного в Вашингтоне… Нет, мы не должны опасаться или даже подозревать, что после героической и жестокой борьбы, в которой было принесено более пятидесяти тысяч жертв во имя установления национальных границ, в борьбе против вмешательства иностранных держав в нашу политику в целях неоспоримого утверждения автономии Республики, — и чтобы после всего этого Колумбия, разбитая и униженная, пала к ногам иностранной державы, чтобы мы продали наших братьев за тридцать серебреников…»