История, ожившая в кадре. Белорусская кинолетопись: испытание временем. Книга 1. 1927–1953 - [51]
Возможно, сценические номера, в которых заняты дети, не слишком затейливы. Тем не менее педагогам надо было их придумать, подобрать соответствующую музыку, сшить костюмы, разучить движения. Сложность постановки в полной мере учитывает уровень подготовки и возраст именно этих воспитанников. В данном случае очень важно и то, что художественные элементы, сопутствующие самодеятельному театральному творчеству, – музыка, танец, репетиционный процесс – выступают мощным средством психологической реабилитации и социальной адаптации детей-сирот.
Можно лишь догадываться, сколько тревог и волнений пережили педагоги и воспитанники детского дома из Мстиславля на пути в столицу! Скольким детдомовцам художественная самодеятельность открыла волшебный мир сценических искусств, помогла в выборе будущей профессии! Впрочем, было бы вполне достаточно и того, что самодеятельное творчество сделало окружающий мир этих ребят более радостным, доброжелательным и счастливым…
В третью часть фильма включен эпизод о состоянии детских домов, ставших приметой послевоенного времени. О трагической картине сиротства свидетельствуют следующие цифры. В сентябре 1947 года в столице республики было зарегистрировано более 2 тысяч сирот, организовано пять детских домов: три из них были школьные, два – дошкольные. Число мест в детдомах признавалось недостаточным. Из общего числа воспитанников в музыкальной школе училось 28 ребят, в балетной школе, созданной усилиями народной артистки БССР, легендарной белорусской балерины и талантливого педагога Зинаиды Васильевой, – 12 детей.
Гнетущую картину детского послевоенного сиротства иллюстрирует выдержка из доклада председателя Первой Минской городской комиссии по устройству детей-сирот К. Пущина: «…зимняя обувь имеется не полностью. Для полного обеспечения детей-сирот необходимо: валяной обуви -1000 пар, кожаной – 1000 пар, пальто – 500 штук, белья нижнего – 1000 пар, девичьих платьев – 500 штук. Продовольствием детские дома снабжаются нормально. Ассортимент продуктов удовлетворительный, но следует отметить недостаток разнообразной крупы – преобладает перловка…»[55]. Одной из основных забот минчан весной 1945 года стала посадка овощей. Для ведения подсобного хозяйства предприятиям города под Минском было предоставлено несколько сотен участков. Однако их нечем было засевать, семенной картофель был в особом дефиците. Решением минских властей всем столовым было предписано собирать картофельные очистки с глазками, пригодные для посадки.
Хроникальный эпизод о Мозырском детском доме из фильма «Наши дети» – это наиболее ранее обращение аудиовизуальной культуры к теме детского сиротства. Не только в конце 1940-х, но и в течение двух последующих десятилетий в белорусской документалистике не создавалось лент, хотя бы вскользь затрагивающих эту тему.
Кадры, снятые под Мозырем, действительно трогают до глубины души… Летние пейзажи – щедрая природа, живописные холмы, мелкая протока Мерлявица, впадающая в Припять, поля спелой пшеницы…
Сквозь идиллический флер проступают отдельные реалистические детали, разрушающие сконструированную документалистами пасторальную картину. Работу девочек-жниц пристально контролирует воспитательница, не принимающая участия в трудовом процессе: это напоминает о том, что взаимоотношения взрослых-воспитателей и детей-сирот в детдоме не могли быть безоблачными.
Кадры из третьей части документального фильма «Наши дети», эпизод «Мозырский детский дом» (1945)
Юных жниц в кадре значительно больше, чем было подготовлено серпов, поэтому многие детдомовцы вынуждены срывать стебли пшеницы руками, как рвут иногда на огороде сорняки. Упущение, касающееся количества серпов, вряд ли могло броситься в глаза зрителю, поскольку на довольно быстрой панораме такие детали рассмотреть сложно.
Воспитанниц Мозырского детдома, переходящих вброд речушку Мерлявицу, документалисты попросили не только придерживать, но и слегка приподымать подолы платьев. На самом деле глубина воды здесь была невелика – менее 30 сантиметров – и «правда жизни» этого не требовала. Однако совсем другое дело – «правда искусства», особенно в документалистике конца 1940-х годов. Итоговый результат обескураживает: форсирование речки вброд девочками с поднятыми юбками, запечатленное на двух неспешных статичных кадрах, выглядит фальшиво и даже не вполне целомудренно.
Обстоятельства съемки этих кадров позволяют понять стиль взаимоотношений между представителями «минского руководства» (именно так воспринимали авторитетных кинодокументалистов – а среди них были и орденоносцы! – и в мозырском, и в любом другом региональном учреждении), с одной стороны, и администрацией детдома, расположенного в 300 километрах от белорусской столицы, с другой.
В следующих кадрах фильма девушки в веночках, сплетенных из луговых трав и цветов, рассаживаются вместе с малышами 7–9 лет за накрытый стол, словно по волшебству появившийся на берегу Припяти. На столе тарелки с целыми и нарезанными яблоками, каравай, испеченный из зерна нового урожая, и редкостный по тем временам деликатес – нарезанное тонкими ломтиками сало… Очевидно, что документалисты взяли под свой контроль и сервировку стола, поскольку в кадре даже малыши пользуются не привычными в детдомовском быту алюминиевыми столовыми ложками, а редкими для послевоенного времени вилками из нержавеющей стали.
