История одной семьи - [63]

Эту фразу я уже слышала, но отказывалась принимать во внимание.

— Вряд ли тебе позволено давать мне такие советы. Ты вышла замуж за отца, и ваш брак хорошим не назовешь.

Губы у мамы задрожали, а глаза затуманились слезами. Она с размаху отвесила мне пощечину. В этот момент мне показалось, что она выглядит точь-в-точь как мертвая тетя Корнелия: бесстрастные глаза куклы и лицо пепельного цвета. Я замерла и подумала, как много нас разделяет. Я — молодая женщина в расцвете сил, с томным взором восточных глаз, мягкими и текучими чертами лица. И она — почти шестидесятилетняя мать, увядающая пухлая матрона, с морщинистыми губами, серебристыми нитями в кудрявых волосах. Я недоверчиво коснулась щеки. Через много лет, когда я единственный раз отвешу пощечину собственной дочери, то вспомню этот вечер и лицо матери.

Позже той ночью мне приснился сон: разноцветные огни, которые я никогда в жизни не видела, мое тело раздулось, как воздушный шар, и парило высоко над поверхностью моря, такое огромное, что накрыло собой все и дотянулось до другого берега. Люди стекались к линии прибоя, чтобы посмотреть на меня и помахать рукой. Потом, перед тем как коснуться земли на противоположном берету моря, мое тело стало уменьшаться, еще и еще, потеряло легкость, удерживавшую его в воздухе, и упало. Я внезапно проснулась и инстинктивно ощупала живот, затем голову и глаза. Поняв, что это просто сон, я услышала голос мамы с кухни. Она тихо плакала — словно жалобная мелодия, усиливающаяся и тут же затихающая, как прибой. Мне захотелось подойти и обнять ее, как она обнимала меня в детстве много раз; она положила бы мне голову на левое плечо, я бы ее баюкала. Прижала бы к себе, а мама свернулась бы калачиком, как ребенок. Я бы сказала: прости, я дурное семя, бабушка была права, и ты тоже.

Вместо этого я покрутилась под простыней, затем повернулась лицом к стене, скорчилась и зажала ладони между бедрами. Как улитка, уползающая в свою раковину, я хотела прекратить существовать или, лучше сказать, оказаться в другом месте. Время в комнате тянулось медленно, бессмысленно; на рассвете я заснула, чтобы вскоре проснуться.

Когда я снова открыла глаза, по радио крутили Бальони, на кухне булькал кофе, а мама подпевала песне.

Дурное семя

1

Это был один из последних дней в университете перед рождественскими каникулами. В актовом зале весело болтали студенты, ожидающие приезда профессора средневековой истории. Я еще не успела обзавестись здесь друзьями, только иногда перекидывалась парой слов с Робертой, которая училась со мной в лицее, как и Алессандро; оба тоже поступили на литературный факультет. К счастью, мы с Алессандро посещали разные лекции, поэтому шанс встретиться в огромных университетских коридорах был невелик. Я все еще думала о матери, когда увидела, как в аудиторию заходит Микеле. Сердце забилось быстрее, ведь до этого дня мы встречались только у него дома, тайно, и мысль о том, чтобы поговорить с ним на глазах у стольких людей, повергала меня в смятение. Я собрала свои вещи и пошла ему навстречу.

— Что ты здесь делаешь?

У него было счастливое лицо, глаза горели.

— Сюрприз! — воскликнул он, прежде чем поцеловать меня. — Я хочу отвезти тебя в одно место и кое-что показать.

— Ты и я? Уверен? — Я уже привыкла к нашей тайне.

Он не ответил. Микеле, человек дела, ненавидел лишние слова, поэтому взял меня за руку и повел к выходу. Нас ждал сверкающий черный мотоцикл. Мои познания в автомобильных марках были весьма поверхностны, но он напомнил мне один из мотоциклов, которые я видела в каком-то американском фильме, одном из тех, что дарят чувство свободы.

— Запрыгивай и держись крепче. — Он заметил мои колебания. — Не волнуйся, никто не увидит, мы поедем далеко. Или у тебя какие-то дела утром?

Я чувствовала себя, как в тот раз много лет назад, когда согласилась пойти с ним к морю. То же ощущение опасности и волнения. Мне тут же захотелось спросить, как ему удалось купить такой мотоцикл. Меня терзали и другие вопросы: чем он занимается, как зарабатывает на жизнь. Но всякий раз я предпочитала увильнуть и ничего не узнавать. Я села в седло и крепко прижалась к Микеле. Мы с огромной скоростью пронеслись по центральным улицам и выехали на набережную. Быстро заскользили в потоке автомобилей мимо уличных торговцев, раскладывающих товары на тротуарах, мимо цыганки, продающей цветы на светофоре, мимо пары проституток в шубках возле Торре Кветты. Потом потянулись заброшенные поля и море, серое море зимнего утра. Стоило вдохнуть горький декабрьский воздух, и я внезапно почувствовала себя полной энергии и надежды; невинность молодости наполнила меня ожиданием и далеко идущими планами. Небо было чистым, солнце сияло, и этот большой черный мотоцикл мог отвезти нас куда угодно, только нас двоих. Мы добрались до Полиньяно. Я некоторое время постояла, любуясь на дома, прилепившиеся к скале, затем повернула голову к морю, которое плескалось в конце узкой улицы, вымощенной белым камнем. Открытые прилавки по обеим сторонам мостовой были завалены безделушками.

— Предлагаю выпить чего-нибудь горячего. Ты замерзла на мотоцикле.