История одного дня - [145]

Девушки наделали бутербродов; когда они не следили за нами, мы незаметно «обкрадывали» их.

— У, голодная команда! — ворчала Весняночка. — Не можете подождать. Ведь для вас делаем!

И все же, пожалуй, больше всех ожидали вечера девушки. Ибо такие товарищеские вечеринки обычно заканчивались танцами. Когда старшему поколению наскучивали тосты, мы убирали столы, и всегда находился кто-нибудь с аккордеоном… А после первого танца выяснялось, что среди нас и нет стариков. Недаром говорят: старым и разбитым может быть проезжий тракт, но уж никак не плотник и не каменщик!..

Время близилось к полуночи, и у меня уже болела голова от дыма и от шума; а на улице мягкий теплый ветер, напоенный медовым ароматом, ласкал цветные балконы. У дверей столовой стояла Весняночка. Она удивилась, заметив меня на улице. На ее лицо падал желтый свет, и оно казалось постаревшим.

— Вы тоже сбежали? — спросила она и подошла ко мне.

Я сказал ей, что у меня болит голова и я вышел подышать свежим воздухом.

— Говорят, вы умный парень, недаром много читаете. Я хотела попросить у вас совета по одному делу. Это не будет вам в тягость?

Она выслушала до конца мою протестующую тираду и только после этого снова заговорила:

— Не правда ли, ведь меня тут все любят?

Я утвердительно кивнул. Мы шли по дорожке около нового дома. В окнах зажглись огни. «Заселили уже», — мелькнуло у меня в голове. Когда я выпью лишнего, то становлюсь угрюмым, печальным и чувствую себя одиноким. Но сегодняшний теплый мартовский ветер развеселил меня. Мы без стеснения заглянули в одно из окон первого этажа: у стола сидел ребенок и клевал носом; суровая неуютность голых стен дополнялась беспорядочным нагромождением мебели, распакованных картин, одежды и книг. Мы остановились против осевшего в землю домика, где в начале зимы работал дядюшка Петер, старый «масек». Желтый свет фонарей, подобно сетке, обволакивал нависшую над домиком крышу. По улице промчался трамвай; какой-то пассажир заметил нас и, уже проехав мимо, все еще смотрел в нашу сторону.

— Я почувствовала, что меня любят… — продолжала Весняночка и опустилась на бетонную балку. Но тут же передумала и встала. — Еще простужусь!

— Мы все любим друг друга, — заметил я.

— А знаете, ведь в августе мне исполнится девятнадцать лет! — сказала она, неожиданно повернувшись ко мне. — Я уже взрослая. — Она лукаво подмигнула. — И так приятно сознавать, что тебя любят.

— Это всегда приятно. — Я все еще глядел на огни фонарей.

— А сейчас вы уходите. Кто знает, встретимся ли мы еще? — Голос ее звучал жалобно и потому необычно. Ее светло-зеленое платьице казалось бархатистым в лучах электрического света; широкий низ юбки изредка колыхался.

Я взял девушку за руку: рука у нее была горячая. Когда я потянул ее к себе, она задрожала. Может быть, замерзла? И мне вдруг тоже стало холодно. Хотя был март, а рядом со мной — еще и Весняночка.

И все же, когда она прильнула ко мне, я почувствовал озноб. «Чары! — пришло мне в голову. — Куда девались чары? — Безмолвно вопрошал я бетонные балки, цветные балконы и тяжелые ящики с раствором. — Куда девалась Весняночка?»

Через тонкую материю платья я ощущал тепло ее тела. И все же мне становилось все более и более холодно.

— А вы знаете, что Лаци тоже… — спросил я.

Она пожала плечами.

Я чувствовал, что она смотрит на меня, и знал, почему она на меня так смотрит. Не пойму, что со мной творилось, но я был тогда как парализованный и поэтому, очевидно, мерз… Я напомнил ей, что она хотела о чем-то посоветоваться со мной. Но Весняночка уже позабыла об этом.

— Тогда нам, пожалуй, следует вернуться… — предложил я.

В столовой в это время был перерыв в танцах. Медленно оседала вздыбленная пыль. Яркий свет и духота действовали одуряюще; пары и группы людей казались какими-то туманными призраками.

Дядюшка Каналаш уже хватился нас.

— Ай-ай! Так не полагается! — выговаривал он нам. — Пришел гость, а вы луной любуетесь! — Бригадир, продолжая недовольно качать головой, вел нас к столу.

Там сидел старый «масек» и, уронив голову на стол, спал, а возможно, плакал.

— Петер, слышь-ка! — стал будить его Каналаш. — Ну, не дури! Весняночка пришла! Она хочет станцевать с тобой! — И он громко крикнул аккордеонисту: — Эй, Имре! Чардаш! Да такой, чтобы небу жарко стало!

Старик поднял голову, посмотрел на нас, переводя глаза с одного на другого. Лицо его было усталым, взгляд затуманенным от винных паров.

— Нет, такой танец не для дядюшки Петера, — подзадоривала его Весняночка. — Старым людям отдыхать пора, в постельку.

— Не для меня? — Дядюшка Петер поднялся. — А ну-ка иди сюда, дочка!

Я заметил по часам: наверно, около часу он танцевал, да еще чардаш, и не как-нибудь! Потом попросил вина и выпил целых триста граммов. Кадык на его горле даже не дрогнул — одним духом он осушил большой стакан с вином. Улыбнулся и разрумянился, как в бытность двадцатилетним юношей, когда танцевал на гуляньях всю ночь напролет.

Весняночка после танцевала с Лаци Душиком; я следил за ними.

Внезапно мое внимание отвлек истошный крик.

Наш стол обступили мужчины и женщины. Дядюшку Петера положили на лавку. Он хрипел, ловил ртом воздух. Когда прибыла карета «скорой помощи», в нем уже еле теплилась жизнь.