История одного дня - [130]

Солдаты открывали консервные банки, пустые отбрасывали, и щенок мчался стремглав за катившейся по полу жестянкой. Мишке захотелось его подозвать.

— Жига! — крикнул он строго, назвав щенка пришедшей вдруг в голову кличкой.

— Жига! Мишка! Жига! — сразу понеслось со всех сторон, и раздался дружный мужской смех.

Мишка ел вместе со всеми из солдатского котелка. Кто-то ласково потрепал его по голове, немолодой уже худощавый и длинноусый солдат показал фотографию, на которой был домик, а возле домика женщина и двое детей. Василий вытащил из кармана яблоко и протянул Мишке.

Кто-то, сидя на табуретке и задумчиво глядя перед собой, играл на баяне, одни ему подпевали, другие, с запавшими от усталости глазами, тут же сидя дремали. Было тепло, и у Мишки глаза тоже стали слипаться. Человек в костюме с масляными пятнами… Парень с усами, посадивший в повозку… «Скажи ему, чтоб убирался домой!» «Такой маленький, с круглой рожицей…» «Пожалуйста, я вас очень прошу, отвезите меня в Пешт… мама… Василий…»

Забываясь сном, он успел еще почувствовать, как прикорнула на его ботинках мохнатая голова Жиги.

* * *

Четырнадцатого февраля — 1945 года парни, переправлявшие на лодке людей из Пешта в Буду и бравшие за это золотые часы и кольца, не посмели потребовать платы с Михайне Рац — так решительно она вошла в лодку и так на них поглядела, что они отвернулись. Над Дунаем носился ледяной ветер. Повсюду, куда ни взгляни, были руины, искалеченные дома, вздыбленные крыши, обломки прекрасных дунайских мостов, взорванных и торчавших со дна реки.

Лодка подошла к Буде, и люди, чуть не топча друг друга, ринулись на берег. С развевающимися волосами, в расстегнутом пальто, спотыкаясь о воронки, вырытые снарядами, пробираясь между обломками машин, исковерканными орудиями, погнутыми железными котелками, Михайне Рац взбиралась на гору Нап. В ее туфлях чавкала грязная талая вода и на лице поблескивали капли воды — следы брызг, поднятых ударом весла, но она ничего не замечала. С гулко бьющимся сердцем подошла она наконец к домику отца, нажала на ручку двери, и колокольчик залился знакомой трелью. Четыре пары старческих глаз в тот же миг обратились к ней, и ее обдало жарким теплом мастерской.

— Мишка! — крикнула она с порога, в странном оцепенении глядя на стариков. — Мишка! — закричала она.

Старый сапожник беспомощно топтался вокруг, не смея даже приблизиться к ней — она была сама не своя.

— Мишка… — растерянно лепетал старик. — Он приходил на рождество… Подковки на рождество принес Мишка…

— Куда он пошел?

— Куда же… домой.

Старики утвердительно кивали: конечно, домой, куда же еще идти, как не домой.

Михайне Рац выскочила из мастерской и побежала по улице вниз. Отец догнал ее только у площади Кристины.

— Дочь моя, — лепетал он, тряся от волнения головой. — Дочь моя, не теряй рассудка, приди в себя.

Женщина, казалось, и правда начала приходить в себя, старалась собраться с мыслями. Куда бежать? Где искать сына? На широком проспекте из подвалов вылезали люди. Одни тащили ведра с водой, другие — узлы и с узлами направлялись к Дунаю; были просто зеваки, смотревшие на необозримую лавину советских танков, на броне которых сидели солдаты. Как найти мальчика в этом чужом многолюдье? В какую улицу завернуть, в какой дом войти? Кого спросить? Снова навалилась на нее страшная, неодолимая безнадежность, и она покачнулась, почти теряя сознание. Не поддержи ее старый отец, она рухнула бы в снеговую слякоть.

— Нет моего мальчика… он погиб… погиб мой сын! — обезумев, твердила несчастная мать.

А танки ползли медленно-медленно, иногда останавливались, чтоб рассеять затор, и снова шли. Время от времени кто-нибудь из солдат соскакивал на землю, брал у людей ведро с водой, пил и снова взбирался на танк. Вот спрыгнул с танка молоденький солдат, на вид лет семнадцати, а за ним совсем крохотный солдатик и тоже стал пить из ведра. Пока он пил, на верху тяжело ползущего танка звонким лаем заливался черный щенок.

— Жига! — строго крикнул щенку крохотный солдатик.

Вдруг высокая женская фигура качнулась ему навстречу, и все поплыло перед Мишкиными глазами.

— Мамочка… Мама! — закричал он.

Молодой солдат, засунув руки в карманы шинели, стоял позади и улыбался во весь рот. Заливисто лая, прыгал вокруг них Жига. Мишка с пылающим лицом объяснял:

— Это мой друг, мама. Его зовут Василий… А это Жига… Я думал, мамочка, тебе в подарок на рождество.

Василий утвердительно кивнул головой, словно понял, о чем идет речь. А Мишка уже повернулся к нему и что-то стал объяснять на непонятном матери, чужом языке. Потом опять повернулся к ней.

К Михайне Рац медленно возвращалась жизнь.

Василий, пошарив в кармане, вытащил горсть сигарет, таких странных, с длинными мундштуками, и протянул старику сапожнику. Потом что-то сказал на своем языке и побежал.

— Василий! Василий! — в отчаянии закричал Мишка.

Но Василий, махнув рукой, продолжал бежать. Он догнал свой танк и взобрался на него.

— Василий… — тихо, жалобно протянул Мишка.

Две черные лапы заскребли по его ботинкам, и тихонько заскулил Жига.

Сначала мелкими, потом все более крупными хлопьями пошел снег.