История очередной французской революции - [11]

Тем временем армия принца Генриха семимильными шагами продвигалась к Парижу, куда должно последовать вслед за ней и историку; ибо в этой столице назревали события поистине необычайные.

Глава VII

Осада Парижа

В силу удивительного совпадения, в тот же самый день, когда войска Генриха V по Западной дороге подступили к Парижу, войска императора Джона Томаса Наполеона подошли туда с севера. Между авангардами произошли стычки, было много убитых.

"Bon! {Прекрасно (франц.).} - подумал король Луи-Филипп, разглядывая их со своей башни. - Теперь-то они перебьют друг друга. Это, без сомнения, самый дешевый способ от них избавиться". Подсчеты проницательного монарха были восхитительно выражены принцем Бэллибеньонским.

- Тьфу, Гарри, - сказал он (с фамильярностью, от которой педантичного сына святого Людовика покоробило), - ты и вон тот тип, ну, словом, этот император, совсем как коты из Килкении, мой милый.

- Et que sont-ils ces chats de Kilkigny, monsieur le Prince de Ballybunion? {А что это за коты из Килкении, господин принц Бэллибеньонский? (франц.).} - игриво спросил христианнейший из королей.

В ответ принц Дэниел пересказал широко известную нравоучительную басню про животных, которые "сожрали друг друга до самых потрохов; именно это ты и тот старикашка император и сделаете, если будете и дальше так стараться" добавил от себя юный августейший шутник.

"Je prie votre Altesse Royale de vaquer a ses propres affaires {Прошу ваше королевское высочество не соваться в чужие дела (франц.).}, - сурово парировал принц Генри, ибо он терпеть не мог шуток; но в подлинном остроумии всегда есть зерно истины, и если бы христианнейший из королей последовал шутливым советам своего ирландского союзника, это пошло бы ему на пользу.

Дело в том, что король Генрих вступил в сговор с гарнизонами нескольких фортов и ожидал, что остальные тоже перейдут на его сторону. Однако из двадцати четырех упомянутых нами фортов только восемь - да и то лишь при посредстве маршала Сульта, который на старости лет ударился в благочестие, присоединились к Генриху и подняли белое знамя: другие же восемь, увидя перед собой принца Джона Томаса Наполеона, одетого в точности как его знаменитый предшественник, сразу бросились отворять ему ворота и подняли трехцветное знамя с орлом. Остальные восемь фортов, где укрылись принцы орлеанской крови, остались верны Луи-Филиппу. Однако ничто не могло заставить этого государя покинуть Тюильри. Там его деньги, и он поклялся, что никогда не бросит их на произвол судьбы. Напрасно сыновья предлагали отвезти его в один из фортов - он отказывался двинуться с места без своих сокровищ. Они обещали перевезти туда и сокровища; но нет, нет: король-патриарх, приставив палец к сморщенному от старости носу и лукаво подмигивая, сказал: "Мы сами с усами", - и решил остаться подле своих сундуков.

Театры и кафе были открыты, как обычно; акции на бирже поднялись на три сантима. "Деба" вышел в трех выпусках с различной политической окраской: один, "Журнал империи", для сторонников Наполеона; второй, "Легитимистский журнал", заигрывал с законной монархией, и, наконец, орлеанистское издание, всеми фибрами души преданное июльской монархии. Бедняга редактор, написавший статьи для всех трех выпусков, горько сетовал, что ему не повысили жалованье: но надо прямо сказать, что стоило лишь изменить имена, и одна и та же статья годилась одинаково для каждой из газет. Герцог Бретонский под титулом Людовика XVII непрестанно выпускал из Шарантона воззвания, но парижане оставались к ним глухи: лишь газета "Абракадабра" объявила себя его органом и позволяла себе весьма язвительные шутки по адресу всех трех претендентов.

Поскольку местность была опустошена на сто миль в окружности, каждый из принцев страстно желал очутиться в фортах, где было много провианта, а попав туда, они сразу же начинали изгонять тех из гарнизона, кто пришелся им не по нраву, проявлял неумеренный аппетит, или же давал основания усомниться в своей преданности. Эти бедняги, выставленные за ворота, были обречены на голодную смерть; проникнуть в Париж не было возможности; форты охранялись так бдительно, что туда не пробралась бы и мышь, - ей немедленно снесло бы ядром голову. Так и стояли рядом три враждующих армии, пылая ненавистью друг к другу, "жаждая крови, но остерегаясь нанести удар", а припасы в фортах, из-за бурного роста гарнизона, таяли с каждым днем. Луи-Филипп сидел в своем дворце, окруженный двадцатью четырьмя фортами, зная, что от одной искры они все мгновенно воспламенятся и он со своими сундуками через какие-нибудь десять минут взлетит к небу, в небытие - легко представить себе, что положение его было не из приятных.

Но спасение он видел в своих сокровищах. Ни сторонники императора, ни приверженцы Бурбонов не желали упустить на двести пятьдесят миллиардов чистого золота в слитках; принцы орлеанские также не решались расстрелять эту внушительную сумму денег, равно как и ее владельца, своего почтенного отца. Каков же был выход из создавшегося положения? Император обратился к христианнейшему из королей (они всегда величали так друг друга, обмениваясь посланиями), предлагая скрестить шпаги и решить дело силой оружия; Генрих согласился бы на это предложение, если бы священники, эти его духовные пастыри, не пригрозили отлучить его от церкви. Тем самым столь простой способ решить спор сделался невозможным.