История о кошке: чёрная. Семья Цубасы - [14]

– Дальше как человек ты не разовьёшься. Хоть наполовину я и шутила, наполовину я была весьма серьёзна. Я никогда не думала, что мой брат будет спрашивать меня о своём неудержимом влечении.

Грубо называть влечением мой искренний вопрос.

Более того, наполовину это была шутка.

Не шути со мной, хотелось бы мне сказать.

– Но так оно и есть. Ты заинтересован в груди одноклассницы. На уроках ты пялишься на её грудь, а не на доску, по пути в школу ты ищешь её грудь, когда ты идёшь в магазин, ты думаешь о её груди. Если это не половое влечение, то я не знаю, что это такое.

– Погоди-ка. Много слов ты заменила.

Весьма смелая редакторская правка.

Какое обновление.

– Если так говорить, то даже я думаю, что это не любовь, а половое влечение, и это не брат, а извращенец, но Цукихи-тян, тебе не стоит демонстрировать глубину собственных предубеждений. Несомненно, прямо сейчас ты что-то не так поняла.

– Правда?

– Да. Не пойми меня неправильно. Ради спора предположим, что чистое желание коснуться груди Х-сан – это сексуальное влечение. Назовём это чистым сексуальным влечением. Если так смотреть на вещи, то я согласен признать, что в вопросе есть и такая сторона. Я позволю тебе, как сестре, сохранить лицо. Однако, Цукихи-тян, подумай.

Я остановился на мгновение.

И потом сказал слова, в которые готовился вложить силу.

– Без сексуального влечения не было бы любви.

– Просто заткнись. А, прости, ошибочка. Просто умри.

«Не пытайся выдать бред за мудрость», – сказала Цукихи, щёлкая языком.

Она вовсе не изысканная.

И это член чайного клуба.

– Я не умру. Прости, но твой брат бессмертен.

– Если ты бессмертен, то и я бессмертна.

«Боже мой», – сказала она.

«Ох, боже мой», – сказала она.

Без дальнейших колебаний, Цукихи, не вставая, приблизилась ко мне.

Правильнее будет сказать, что она подползла ко мне.

– Что такое?

– Я хочу тебя проверить.

– Проверить меня? Ты смеешь проверять своего брата?

– Ага. Я собираюсь проверить своего брата.

Когда наши колени почти столкнулись, Цукихи остановилась, а потом выпятила грудь.

– Коснись её.

Я коснулся её.

Без единого слова. Без всякого выражения.

Я мгновенно дотронулся до них.

– А-а-а-а!

Будто удивившись моей скорости, сравнимой со скоростью света, Цукихи вскрикнула и упала назад, но поскольку она падала так, что ударилась бы головой о спинку кровати, я сжал руки и удержал её.

Вот так.

Другими словами, я крепко сжал её грудь.

Не дотронулся – ухватил.

– Больно!

Вот же неблагодарная.

Я едва спас её от шишки на голове, меня спасителем можно назвать, а она с ужасающей силой ударила меня головой.

Наши лбы столкнулись.

Из глаз полетели искры.

И всё же я не отпустил её грудь.

Её грудь была спасительной ниточкой, не давшей мне самому упасть.

– Я сказала «больно»! Отпусти меня! Ты меня не отпустишь?!

– Что? А, старик, заставивший вишню расцвести, рассыпав прах мёртвой собаки [19].

– Если тебе хватает наглости каламбурить так, что это похоже на обвинение, то немедленно убери от меня свои лапы!

– «Убери от меня лапы» в общепринятом смысле?

– Здравый смысл от тебя и руки и всё остальное уже убрал! В самом банальном смысле!

Не надо было обращаться ко мне «омаэ» [20].

Я вернул себя в вертикальное положение и убрал пальцы, хватавшиеся за выступы на её теле.

– Что за брат, что за брат, что за брат. Застоявшийся брат [21]? А, блин, у меня язык заплёлся.

Цукихи-тян обиделась.

А она довольно милая.

– Ты даже не колебался. Как только я приказала тебе, ты рефлекторно, даже не думая, помацал мою грудь.

– Как грубо. Брат не мацает грудь сестры.

– Ты только что от души её помацал!

– Ты неправа. Наоборот. Это твоя грудь помацала мою ладонь.

– Что это за отвратительная чушь?!

– Касаешься рук брата грудью. Ну и извращенка же ты, сестра.

– Как ни выворачивай, суть не меняется.

Мацать ладони грудью.

Цукихи подержалась за лицо.

Теперь я заметил, что в результате нашей потасовки и я и Цуцкихи уже не сидели, как раньше. Равновесие нарушилось

– Ох блин. Брат, ты слишком много касаешься груди сестры!

– Да что с тобой? Почему ты злишься? Ты сама приказала мне «коснуться» их. Ты искусила меня, так сказать.

– Искушение.

– Кстати, если ты запишешь «искушение» и «нюанс» через кандзи, они будут выглядеть одинаково.

– Хорошее наблюдение, но не пытайся увести тему в сторону! Ты очень ошибаешься, если думаешь, что я просто пойду рыдать в подушку. Я пожалуюсь Карен-тян!

– Пожалуйста, не надо. Я не смогу вернуться в обычную форму.

Она не будет сдерживаться.

Карен жутко злится, если кто-то обижает Цукихи.

– Разве ты хочешь, чтобы Карен-тян сбила костяшки?!

– Почему ты говоришь такую некрутую вещь таким величественным голосом? – спросила Цукихи, уставившись на меня…

Глазами убийцы.

– Нет ничего страшного в том, что ты не сможешь вернуться в обычную форму. Завтра утром я снова приду тебя будить ломом.

– Бесполезно. Прости, но смертоносное оружие на мне не сработает, – я издевательски засмеялся над угрозой Цукихи. – Я вымышленный подросток. Меня защищают правила.

– И что?!

Ладно.

Я не чувствую, что должен чего-то стыдиться, но я боюсь взаимонепонимания.

И ещё больше, чем взаимонепонимания, я боюсь Карен.

– Ладно, не меняя тему, вспомним ещё раз. Ты меня искусила словами «коснись её».