История Ности-младшего и Марии Tоот - [147]

Доктор вынул ключ с наружной стороны, вставил его в замок изнутри, предупредив, что поворачивать надо дважды.

— А коли вам что-нибудь понадобится, вот шнур от звонка, дерните его, и сестры милосердия, которые сидят внизу с больными, сразу к вам поднимутся. Я сейчас специально их предупрежу.

— Большое спасибо, но я ни в чем не нуждаюсь, кроме покоя.

— Так отдыхайте, милая барышня. Утром я сам отвезу вас к вашей матушке. Когда они уходили, Мари протянула руку и Ности.

— Вы не сердитесь на меня? — спросила она и тотчас же отвернулась.

— Что вы, — просто ответил Фери, и они ушли. До Мари донесся звук их шагов из коридора первою этажа:

тип-топ, тип-топ — ритмично вышагивал Фери; шварк-шварк, шварк-шварк — шаркали бурки доктора; бух-бух — грохотали огромные ноги Бубеника. Она услышала, как тронулась в путь карета.

Мари сразу стала раздеваться; присев на край постели, развязала верхнюю юбку и переступила ее, расстегнула голубиного цвета жилетку и тогда вспомнила, что ночной кофточки у нее нет. Машинально она расстегнула крючки корсета, и панцирь слетел с нее, словно оболочка с бутона мака. Есть ли на свете зрелище обворожительнее? Она сбросила по очереди башмачки. «Стук!» — ударился один, «стук!» — ударился второй, словно перекликаясь с отзвучавшими недавно шагами.

Шаги отзвучали, и, быть может, она никогда их больше не услышит. Сердце ее сжалось, со слезами она бросилась на кровать и плакала, пока не уснула.

Свеча осталась гореть на столе, из фитиля выросла маленькая алая роза, вокруг нее вилась, кружилась в безумном танце ночная бабочка, а где-то в стене подыгрывал ей на своей скрипке сверчок.

Доктор всю дорогу дремал, в Воглани, во дворе Фери разбудил его, проводил в покои tante Мали и препоручил горничной, а сам так же, как пришел, выбрался назад во двор, где его уже поджидала собственная упряжка. Они уселись вместе с Бубеником и, только их и видели, погнали в Мезерне.

— В башенной комнате светло, — предупредил Бубеник своего временного хозяина, когда они добрались до «Святого Себастьяна».

— Э, теперь все равно, — ответил Ности. — Отступать некуда.

Коляску оставили с северной стороны больницы, Бубеник нацепил на шею сумку, и они пешком направились через парк к фасаду здания.

Чуть в сторонке стояла открытая беседка, летом там обычно сидели больные. Бубеник потащил Фери туда.

— Здесь я вас так обработаю, ваше высокоблагородие, что и родная мать не узнает. Из сумки Бубеник вынул седой парик и фальшивую бороду.

— Ну, давайте сюда голову, такого патриарха из вас сделаю, что бабки из «Себастьяна» подумают, будто сам отец Эскулап пришел в больницу проситься.

Не зря Бубеник когда-то в актерах служил, в одну минуту превратил он Ности в старика, натянул ему на голову парик, приклеил фальшивую бороду, набросил на него ветхий плащ, а в довершение через плечо и сумку перекинул, из которой вытащил всю эту амуницию.

— Теперь все в порядке. Вы еще чуть-чуть ссутультесь и извольте сказать, где вас утром ожидать?

— В гостинице.

Бубеник вернулся к коляске, а Ности пошел вперед к «Пансиону св. Себастьяна»; он потянул за висевший на дверном косяке шнур, и внутри раздался резкий звон колокольчика.

Немного погодя заскрипел ключ, и какая-то дородная женщина высунула голову со съехавшим набок помятым белым чепцом в оборках. В руке она держала фонарь, который бросал на пришельца жидкий свет.

— Ну, что там? Чего нужно?

— Я болен, прошу принять меня в больницу.

— А кто вы такой? — недоверчиво спросила женщина.

— Странствующий часовщик.

— Вы не из наших краев, да?

— Я исправлял часы у господина Тоота в Рекеттеше. Женщина немного смягчилась и спросила:

— А что с вами?

— Голова кружится, — простонал он. — Кажется, сейчас упаду.

— Где ж вы шатались всю ночь, ведь сейчас уж к заутрене звонить будут!

— Да вот тащился по дороге и, поскольку знаю господина доктора Пазмара…

Строгое лицо женщины смягчилось еще больше, она расширила щель в дверях, теперь оставалось последнее испытание.

— Наклонитесь-ка и дыхните на меня.

Из осторожности, чтобы она не заметила при свете фонаря его белых зубов, Ности наклонился так близко, что, дыхнув, коснулся ее губ, это можно было счесть и за поцелуй, только что не чмокнул.

— Гляди-ко ты, старый пес! — воскликнула женщина, быстро отдернув голову. — Ишь чего захотел! Но, не почуяв запаха вина или палинки, она распахнула перед ним дверь:

— Входите и отдохните, добрый старец. Утром вас осмотрит господин доктор.

И через коридор повела его в палату. Дорога была Фери знакома, он попросил женщину отвести ему койку подальше, — он, мол, не сможет отдохнуть, если поблизости будут стонать больные, — и прямо подошел к кровати, стоявшей возле винтовой лестницы в углублении типа алькова.

Женщина позволила ему тут расположиться и, когда новый пациент заявил, что ему ничего не надобно, зашаркала с фонарем в переднюю часть палаты, где просидела всю ночь у изголовья тяжелобольного. По дороге она оглядела все занятые постели, укрыла спавших, затем опустилась в кресло, поставила фонарь на пол рядом с собой, чтобы свет не мешал тем кто спит, напоила из ложки лекарством приподнявшуюся на локте белую фигуру, из другой бутылки сама чего-то отхлебнула (вряд ли это было лекарство) и постепенно задремала; голова в белом чепце лишь чуть пошевеливалась, словно свисала с шеи на веревочке, и игривый ветерок покачивал ее из стороны в сторону. Ности только и ждал этой тишины, которую нарушали лишь вздохи, посапывания да стоны, он быстро сорвал с себя фальшивые волосы и бороду, сунул их в сумку, снял ботинки и, держа их под мышкой, неслышно проскользнул на цыпочках по винтовой лестнице вверх, поискал в кармане ключ, который когда-то дал ему в пользование Михай Тоот, очень осторожно повернул его в замке, находившемся в потолке, медленно-медленно, чтобы не зашуметь, поднял откидную дверцу, шагнул п — очутился в комнате Мари.