История Ногайской Орды - [7]
Таким образом, к середине 1970-х годов имелось несколько фундаментальных работ, на основании которых уже можно было получить представление о формировании, развитии, упадке и распаде ногайской державы — и идти дальше, ставить более узкие и глубокие проблемы.
В 1977 г. в Московском университете состоялась защита кандидатской диссертации Е.А. Поноженко «Общественно-политический строй Ногайской Орды в XV — середине XVII в.». Она не издана, но основное содержание ее передано автором в автореферате и нескольких статьях (Поноженко 1976; Поноженко 1977а; Поноженко 19776; Поноженко 1987). В отличие от большинства предшественников Е.А. Поноженко удалось абстрагироваться от обычного восприятия ногаев как лишь одного из объектов российской внешней политики. Подобный подход не только препятствовал изучению Ногайской Орды как самостоятельного субъекта исторического процесса, но и «отбрасывал тень» на события, происходившие внутри ее. Создавалось впечатление, будто внутреннее состояние Орды (как «примитивной» скотоводческой структуры) зависело от конъюнктуры торговли с Россией, внешних вторжений — казахских и калмыцких, иноземных интриг и т. п. Е.А. Поноженко пришел к принципиальному выводу: распад Ногайской Орды был вызван вовсе не московской политикой или калмыцким нашествием; главная причина — «внутренние факторы развития ногайского феодального общества». Новые социальные силы (имеются в виду прежде всего «улусные черные люди») вызревали постепенно, но не успели окрепнуть и заступить на смену старой, прежней элите — мирзам; этот процесс был прерван вторжением калмыков (Поноженко 1977а, с. 22–24). Показ общественной функции и перспективы развития «улусных черных людей» стал важным методологическим и фактологическим открытием автора. Хотя Е.А. Поноженко рассматривал общество ногаев сквозь призму «кочевого феодализма», что было едва ли не обязательным в 1970-х годах, ряд его социологических наблюдений имеет важное значение, несмотря на эту идеологизированную схему. Интересна, например, попытка градации «класса феодалов», выделение помимо мирз служилой знати (Поноженко 1977а, с. 12, 13; Поноженко 19776, с. 94), хотя эта попытка и вызывает возражения как по существу феномена, так и в силу явной аналогии с российскими порядками того же периода. Впервые в науке подробно охарактеризован социальный статус мирз, расписаны функции и компетенция высших должностных лиц Орды — бия[12], нурадина, кековата и тайбуги.
В настоящее время основополагающие дефиниции, предложенные Е.А. Поноженко (Ногайская Орда как «раннефеодальное государство», ногайское общество как феодальное и т. п.), очевидно, должны быть пересмотрены. Но разбор социальной структуры Орды произведен в работах данного автора с надлежащей полнотой (правда, в основном на основе опубликованных источников), и теперь, вероятно, ни один исследователь — не только ногаевед, но и нома-дист вообще — не сможет обойтись без наблюдений и выводов Е.А. Поноженко.
Ногайская Орда охватывала обширную территорию между Волгой, Иртышом и Сырдарьей. Все народы, которые соседствовали с этим регионом в XV–XVI вв., жили в нем в то время или позднее, так или иначе сталкивались с ногаями. «Ногайский период» фигурирует в историографии башкир, казахов и каракалпаков, однако в его истории еще очень много неясного. Этнические, политические и культурные связи кипчакоязычных кочевников позднесредневекового восточного Дешта с соседями до сих пор изучены недостаточно. Соответствующие сюжеты в исследованиях историков российских автономий и союзных республик 1920–1980-х годов рассматривались лишь как побочная тема, только в связи с изучением своих народов и регионов.
Например, в Татарстане на протяжении этих десятилетий вышла в свет лишь одна монография, в которой участие ногаев в политических событиях, связанных с Казанским ханством, проанализировано профессионально, объективно и на достаточной Источниковой базе, — «Очерки по истории Казанского ханства» М.Г. Худякова (1923 г.) (переиздание см.: Худяков 1991). Впрочем, татарстанских авторов и этой, и множества других книг, статей и диссертаций, посвященных той эпохе (XV–XVI вв.), ногаи интересовали почти исключительно как соплеменники казанской ханши Сююмбике, как участники взятия Казани ханами Мамуком и Сафа-Гиреем, как альтернативный (помимо Москвы и Бахчисарая) источник посажения ханов. За долгие годы накопилось много штампов и заблуждений, кочующих из одной работы в другую. Это ни в коей мере не является следствием низкой квалификации ученых или влияния национализма. Историческая наука тюркских республик подверглась сокрушительным ударам со стороны политического руководства — сначала произошел разгром краеведения в 1929–1931 гг. под лозунгом борьбы с пантюркизмом, а в 1944 г. Татарский обком ВКП(б) был раскритикован за «ошибки» в идеологической работе, в том числе за «идеализацию» Золотой Орды и эпоса «Идегей». Тогда же случилась депортация крымскотатарского народа, несправедливо обвиненного в поголовном сотрудничестве с фашистскими оккупантами, и стали вынашиваться планы о такой же акции в отношении казанских татар. Эти жестокие кампании некомпетентных чиновников надолго отбили у уцелевших татарских (и не только) ученых охоту к изучению тюркского средневековья. Лишь в 1980–1990-х годах наметился явный «прорыв» в методологии и источниковедении (работы М.И. Ахметзянова, Д.М. Исхакова, М.А. Усманова), позволяющий надеяться на подробное изучение предков нынешних поволжских татар и их связей с ногаями.
