История Невского края - [86]
Кроме того, манифест Петра III дозволял дворянам беспрепятственно выезжать за границу и даже поступать там на службу. Появившиеся вольные русские путешественники почти все направлялись в европейские страны через Петербург (отчасти потому, что здесь находилась иностранная коллегия, выдававшая паспорта). Окно в Европу наконец-то стало хоть немного похожим на дверь. И если прежде приобщение русских к европейской культуре осуществлялось в основном посредством царских указов и распоряжений, поскольку учиться за границей, побывать там по дипломатическим или коммерческим делам могли очень немногие, теперь ситуация кардинально изменилась. Русское дворянство, получив возможность свободно посещать западные страны, стремительно усваивало европейские обыкновения, моды, стиль и образ жизни. И довольно скоро культурная дистанция между высшим сословием и прочими подданными российской короны оказалась столь велика, что они стали восприниматься со стороны как представители разных народов и разных эпох. В Петербурге этот контраст был особенно резок. «Петербург представляет уму двойственное зрелище: здесь в одно время встретишь просвещение и варварство, следы X и XVIII веков, Азию и Европу, скифов и европейцев, блестящее гордое дворянство и невежественную толпу, — писал граф Л.-Ф. Сегюр, бывший в 1780-е годы французским послом в России. — С одной стороны — модные наряды, богатые одежды, роскошные пиры, великолепные торжества, зрелища, подобные тем, которые увеселяют избранное общество Парижа и Лондона; с другой — купцы в азиатской одежде, извозчики, слуги и мужики в овчинных тулупах, с длинными бородами, с меховыми шапками и рукавицами и иногда с топорами, заткнутыми за ременными поясами».
Последняя страница «Манифеста о вольности дворянства» с подписью императора Петра III
Наряду с усилением контраста между дворянством и прочими сословиями, период правления Петра III характеризовался некоторыми демократическими чертами, также являвшимися следствием дальнейшей европеизации социального строя страны и, прежде всего, ее столицы. Так, некоторые распоряжения Петра III возвращали «бессословные» обычаи Петровской эпохи. Например, 25 мая 1762 года царь вновь открыл Летний сад и Царицын луг (ныне Марсово поле) для прогулок «всякого звания людям каждой день до десяти часов вечера в пристойном, а не подлом платье».
Важнейшим политическим деянием Петра III была ликвидация Тайной канцелярии розыскных дел — учреждения, которое справедливо считалось более страшным, чем инквизиторские застенки. Тем же указом запрещалось употребление знаменитого выражения: «Слово и дело государево», обозначавшего политический донос, по которому любой человек мог быть подвергнут пыткам. По сути дела Петр III впервые ввел в России презумпцию невиновности.
Кроме того, различными законодательными актами император отменял преследование старообрядцев и объявлял необходимость «дать волю во всех законах <то есть вероисповеданиях> и какое у кого ни будет желанием, то не совращать <то есть не обращать насильно в другую веру>», а также переводил крепостных крестьян, принадлежавших православной церкви, в разряд государственных, чем существенно облегчал их положение. Именно эти решения, вызвавшие сильнейшее недовольство духовенства, послужили толчком для распространения слухов о намерении царя реформировать православную церковь по образцу лютеранской и в конечном итоге сыграли немалую роль в его свержении.
Крутой политический поворот совершил Петр III и во внешней политике: в первый день после своего восшествия на престол он распорядился прекратить военные действия против Пруссии, которые Россия вела на стороне Австрии уже около пяти лет. В ходе этой, по словам А. Т. Болотова, «несчастной <…> и толь многой крови и убытков нам стоющей войны», русские войска оккупировали довольно большие территории в Восточной Пруссии, включая и ее столицу Кёнигсберг. Все завоевания, удержание которых могло потребовать от России еще немалых сил и средств, император возвратил прусскому королю Фридриху II, чем возмутил «патриотически» настроенные круги в собственной столице.
Говоря в предыдущей главе о настроениях петербургского общества, сопутствовавших дворцовому перевороту Елизаветы Петровны, мы обнаружили их отчетливое воплощение в посвященной этому событию оде Ломоносова. Созданная им двадцать лет спустя «Ода торжественная Екатерине Алексеевне на ея восшествие на престол июня 28 дня 1762 года» точно так же дает слепок тех чувств, которые владели людьми, приветствовавшими приход к власти новой императрицы:
О том, что именно эти два аспекта в действиях императора: заключение «позорного» мира с Пруссией и унижение православия — наиболее болезненно воспринимались российскими подданными, свидетельствует и то, что именно на них было обращено внимание в манифесте, изданном Екатериной в день переворота: «
