История Невского края - [57]

Множество обстоятельств способствовало тому, чтобы преемственность между Ниеншанцем (а также шведской Ингерманландией в целом) и Санкт-Петербургом оказалась забытой. И тем не менее свободный от стереотипов взгляд обнаружит эту связь в следующих аспектах.

Место нахождения. Дело даже не в том, что место, где стоял Ниеншанц, давно уже вошло в городскую черту Санкт-Петербурга. Само по себе расположение города в устье Невы являлось фактором, определяющим его наиболее существенные черты: он неизбежно становился центром транзитной торговли, неизбежно должен был развиваться как разноязыкий и многоконфессиональный, открытый для влияний и новаций город. Все эти черты, безусловно, Санкт-Петербург унаследовал от Ниеншанца.

Люди. Конечно, многие жители сожженного Ниена с уходом шведов покинули эту землю. Однако не стоит разделять собственно горожан и жителей предместий и ближайших поселений; мы уже видели, что все они, по сути, принадлежали к одной культуре. Обитатели окрестностей, укрывавшиеся в Ниеншанце, а в дальнейшем привлеченные по приказу Петра на строительство крепости и города, стали первыми петербуржцами. Виднейший церковный и государственный деятель, писатель и проповедник петровского времени Ф. Прокопович сообщает в своей «Истории императора Петра Великого»: «…всем в добытых Канцах живущим указано переселятися на сия места <вокруг строящейся крепости>». К ним присоединились и другие; как сказано в одном из первых описаний «Столичного города Санкт-Петербурга»: «много шведов, финнов, лифляндцев не могли оставаться в своих разрушенных и частично сгоревших городах и не имели другого выхода, как перебраться сюда большими партиями». К тому же, по мере роста города, он вбирал в себя ближайшие селения, их жители, становясь горожанами, привносили в среду новых поселенцев традиции допетербургского периода. Между прочим, долгие годы память о прошлом была жива у жителей Охты. Художник К. С. Петров-Водкин в своей автобиографической повести «Хлыновск» рассказывает, что в 1880-е годы ему доводилось слышать от коренных охтинцев, считавших себя «новгородскими выходцами», примерно такие слова: «Что нам, изволите видеть, Петербург, мы и до него существовали. Подревнее мы будем — Охта Орешку ровесница — вот как».

Многонациональность. Петербург, как и Ниеншанц, стал многонациональным городом. Этим он в первую очередь обязан политике Петра I, всячески способствовавшего приезду иностранцев в Россию, и особенно в Петербург. Многим из них, особенно немцам, путь сюда был уже хорошо известен и потому не вызывал опасения. В пору шведского владычества Ингерманландия встала в один ряд с другими прибалтийскими провинциями Швеции — Эстляндией, Лифляндией, Курляндией. В этих землях издавна, помимо коренного населения, жило много выходцев из Германии. В XVII веке немцы, благодаря покровительству шведской администрации, активно переселялись в Ингрию и чувствовали себя здесь как дома, охотно шли на службу к шведскому королю, а затем и к русскому царю. Петровский указ 1723 года признал за лифляндским и эстляндским дворянством те же права, что и за исконным русским, что еще больше содействовало приезду остзейских немцев в Петербург.

Планировка. Хорошо известно, что все самые ранние петровские постройки Петербурга были поставлены на местах, давно уже обжитых людьми. Что естественно, поскольку достаточно зыбкая и влажная почва в местах старых поселений была укреплена и лучше подходила для строительства. Например, дома плотничьей слободы, появившейся на месте сожженного Ниена, ставились на месте (а скорее всего, и на фундаментах) шведских построек, и, таким образом, улицы шведского города, как заметил еще П. Н. Петров, сохранились в планировке проспектов и улиц Петербурга (Большеохтинский и Среднеохтинский проспекты, улицы Конторская, Шепетовская, Молдагуловой и Цимлянская). С. В. Семенцов, сопоставляя карты шведского времени с современными, выявил «не менее 20 протяженных (в том числе и многокилометровых) участков современной улично-дорожной сети Петербурга, в основу которой легла трассировка дорог допетровского периода». Современные исследователи пишут еще и об опосредованном влиянии градостроительной структуры шведских времен на формирование Петербурга: Ниен имел правильную (в терминологии того времени — регулярную) планировку, как раз такую, какой хотел ее видеть в Петербурге Петр I. В этом отношении Ниен, как и горячо любимый царем Амстердам, могли служить ему примером для подражания.

Конечно, можно найти и другие черты, позаимствованные Санкт-Петербургом у его шведского предшественника. Допетровское прошлое Невского края не кануло в Лету, а органично вросло в плоть нашего города. В первые годы существования Санкт-Петербурга сформировалось необычайно стойкое убеждение, что в допетровские времена на этом месте почти не было жителей. Автору самого первого описания Петербурга, опубликованного в Лейпциге на немецком языке в 1713 году, обозначившему себя инициалами H. G.^[134], бросилось в глаза противоречие между разговорами о прежней малонаселенности этой местности и обработанностью здешней земли: «