История Невского края - [43]
Рисунок гербовой печати города Ниена
Население Ниеншанца занималось главным образом торговлей и ремеслами. Наряду с кузнецами, сапожниками, мастерами по обработке кожи, портными, булочниками, мясниками здесь были, согласно изысканиям С. Кепсу, представители таких специфических профессий, как перчаточник, шляпник, мастер по изготовлению люстр, пистолетный мастер, настройщик органов. Значительная часть жителей была связана с мореплаванием — шкиперы, боцманы, матросы, корабельные мастера, портовые рабочие, лоцманы. Свой штат имели местная школа, ратуша и городской суд, а также государственные учреждения, такие как налоговая палата, таможня, почта.
Этнический состав жителей был чрезвычайно пестрым: шведы, финны, немцы, корелы, ижора, русские; постоянно действовали шведский, финский, немецкий и православный приходы (православная церковь еще с дошведских времен находилась на противоположном берегу Невы). В качестве языков официального делопроизводства использовались шведский и немецкий. По воспоминаниям выдающегося шведского естествоиспытателя и медика Урбана Ерне, родившегося в деревне Сквориц Копорского лена (ныне село Скворицы, недалеко от Гатчины) и проведшего детские и юношеские годы в Ниене, «в те времена в ходу были четыре разных языка, а именно шведский, немецкий, финский и русский», и будущий ученый, благодаря живому общению со сверстниками, владел всеми в совершенстве.
В истории известны ситуации, когда несколько национальных общин живут вперемежку на ограниченной территории и при этом являются абсолютно изолированными друг от друга. В Ниене и его окрестностях картина была совершенно иной: живущие вместе представители разных народов, сохраняя свой родной язык, религию и культурные особенности, составляли некое социальное единство, осознающее себя как целое, понимающее собственные цели и перспективы своего развития. Такие сообщества социологи называют мультикультуральными. Мультикультуральность была определяющей чертой социума и древней Ладоги, и Невского устья, предшествовавшего Ниену, а впоследствии и Санкт-Петербурга. Отметим кстати, что немецкая община, занимающая значительное место в демографическом облике Петербурга XVIII–XIX веков, появилась впервые на невских берегах именно в период шведского владычества.
К сожалению, сведения о количестве жителей Ниена являются очень неполными и приблизительными. Воевода П. И. Потемкин, занявший город в ходе русско-шведской войны 1656–1658 годов, насчитывал в нем 500 дворов, что соответствует, по мнению историков, 2–2,5 тысячам жителей. Такое количество горожан сохранялось в Ниене до начала Северной войны.
Ниен был самым крупным, но далеко не единственным населенным пунктом, находившимся в шведские времена в дельте Невы. В большинстве сел и деревень, основанных здесь еще в новгородскую эпоху, продолжалась жизнь. К ним прибавились усадьбы шведских и немецких помещиков, новые поселения и отдельные постройки. Назовем наиболее заметные из них, пользуясь исследованиями современных ученых.
Самым западным из крупных поселений, располагавшихся в черте современного Петербурга, была Лахта — село, название которого сохранилось до наших дней с XV века, основанное и населенное ижорой (в финноугорских языках лахти обозначает «залив»). Старинным является и название Коломяги; на месте этого района петербургских новостроек стояла ижорская деревня. В нынешней Старой Деревне, расположенной на берегу Большой Невки напротив западной оконечности Елагина острова, была деревня Укконова, в которой шведами был поставлен «дом для посетителей» — пункт проверки кораблей, выдававший разрешения на их проход к Ниеншанцу. Двигаясь дальше на восток и юго-восток по нынешней Выборгской стороне, миновав несколько мелких деревень, мы нашли бы на том месте, где сейчас перекинут Гренадерский мост, еще одно очень старое поселение, называвшееся Корабленица, возможно, в новгородское время здесь строили или ремонтировали корабли. Дальше к югу, примерно на месте Военно-медицинской академии, располагалась также основанная еще в XV веке деревня Кулза. По соседству с ней ниже по течению Невы находилась деревня Одинцово или Усадище Одинцово, сохранявшая имя помещика Одинца, ставшего хозяином этой деревни после присоединения Новгорода к Московскому царству. Впрочем, другое бытовавшее название этой деревни — Офанасово — возможно, восходило к роду новгородских вотчинников Офонасовых, владевших этой землей еще раньше. На восточном конце этой деревни шведами был построен кирпичный завод, разрушенный во время войны 1656–1658 годов. Завод, по-видимому, обеспечивал нужды строящегося Ниеншанца. Далее, ближе к Охте, стояла старинная деревня, фигурирующая на картах и в документах под разными названиями: Хорошова, Богданова, Горбова, Рямся. Эти названия отражают имена землевладельцев новгородского периода: Фадия и Богдана Хорошевых и Кости Горбова; последнее же название возникло уже в шведские времена. За этой деревней, уже в самом предместье Ниена, в конце XVII века было поставлено большое здание военного госпиталя, учрежденного королем Карлом XI. Есть предположение, что минеральная вода из Полюстровских источников уже тогда использовалась в лечебных целях, поэтому госпиталь был построен именно здесь. По берегам Охты и впадающей в нее реки Лубьи было разбросано еще несколько деревень: Чернецкое устье (здесь в дошведское время жили монахи-чернецы), Лукино, Минкино или Поссола (в этой деревне в 1640-е годы губернатором Ингерманландии К. Мёрнером была построена усадьба Мёрнерхольм), Борисово, Верховье или Залубье, Ханносилта. Выше Ниеншанца по обоим берегам Невы деревни шли почти сплошной чередой, вплоть до Нотебурга (Орешка). Несколько десятков из них располагались в пределах нынешней городской черты Санкт-Петербурга. Отметим еще один кирпичный завод, построенный в 1630-е годы бургомистром Выборга А. Брёйером на территории Малой Охты. После завоевания этой местности русскими работа завода была возобновлена, с тем чтобы обеспечивать кирпичом строящийся Санкт-Петербург.
