История московской войны - [20]

С этим же прислал к нам из-под Троицкого монастыря пан Сапега. Он требовал от своего имени и от имени находившихся при нем людей, чтобы мы приступили к переговорам с королевскими комиссарами, и пригрозил, что если мы этого не сделаем, его хоругви уйдут и запишутся на королевскую службу.

В замешательстве, боясь, чтобы не дошло до чего-нибудь худшего, князь Рожинский вынужден был комиссаров пропустить и выслушать[119]. Но когда послы объявили нам условия, на которых Е[го] В[еличество] Король соглашался помочь нашему предприятию, мы решили вести переговоры через своих депутатов, которых иной раз собиралось человек сорок. Споры тянулись больше недели.

Дмитрий уходит из польского войска, за ним — царица

Тем временем Дмитрий, поняв, что на переговорах он остался в стороне и данного ему слова мы не сдержали, сбежал от нас в Калугу[120]. К этому он уже давно на всякий случай приготовился, приказав всем находившимся при нем боярам заранее отослать туда жен и детей (там же держал своего сына и татарин — Касимовский царь). Когда Дмитрий ушел, некоторые бояре вынуждены были отправиться следом, ибо он держал их в руках, имея заложниками, жен и детей. Царица со своими приятелями осталась в обозе, Дмитрий нас покинул. Наши, рассчитывая получить у короля звонкую монету, ничего от послов (или комиссаров) не добились, поэтому их снова обуяли сомнения: теперь они жалели, что согласились на переговоры, отпугнув этим Дмитрия.

Пока у нас происходили эти события, москвитяне времени не теряли. Скопин, войско которого мы оставили у Калягина, двинулся дальше, он взял Переяславль, приблизился к Троице и взял Александрову слободу. Пройдя местечками дальше, Скопин поставил пана Сапегу в столь трудное положение, что тот вынужден был отступить от Троицы к Дмитрову[121]. Там Сапега снова перешел от короля на сторону Дмитрия, сманил от нас царицу, пообещав, что встанет при ней. Так что сбежала от нас и она (с одной лишь девчонкой и одним — двумя десятками донских казаков) и оставалась в Дмитрове при пане Сапеге вплоть до того часа, о котором будет сказано ниже[122].

1610

Разлад в польском войске

Князь Рожинский и пан Зборовский и те, кто остался с ними, не хотели петь эту песенку. Но все же мы взялись за королевское предприятие, хотя и с неохотой, принужденные к этому лишь непостоянством других. Но много было в нашем обозе и таких, которые хотели разыскать Дмитрия и поправить его дела. В этом разброде и оставили нас комиссары. Но разъединяться под боком у неприятеля было делом опасным, и мы, хоть и не имели согласия, но вынуждены были терпеть друг друга. Тогда те, кто не хотел быть вместе с нами, подбили донских казаков открыто выйти к Дмитрию в Калугу. Они тайно уверили казаков, когда-де Рожинский за вами бросится, мы ударим ему в тыл. Было это уже после Рождества, где-то в середине мясопуста, в 1610 году[123]. Вышли казаки Заруцкого (впрочем, его самого они не смогли заставить встать на их сторону). Заруцкий же дал знать князю Рожинскому. Мы и сами уже все увидели, однако не думали о том, что они направляются к Дмитрию, а решили, что они скорее всего договорились со столичными москвитянами.

Как обычно, по тревоге ударили из пушки, стали выходить послушные Рожинскому хоругви, а выйдя, князья Рожинские двинулись с ними на казаков. Те же, рассчитывая на обещанную помощь, вступили в бой. Две тысячи казаков полегли на поле боя, другие уходили, куда могли, третьи вернулись в свой обоз к Заруцкому. Эти бунты донских казаков были первым нашем несчастьем.

Бунт на рыцарском круге

После разгрома казаков, чтобы хоть как-то привести дела к согласию, мы собрали круг, желая, чтобы все были заодно. Ничего не опасаясь от своих людей, мы беспечно пришли на круг, спешившись и взяв только сабли. Те же, кто замыслил дурное, — было их человек сто, — приехали верхом, с рушницами, а иные и в доспехах. Стали мы обмениваться между собой соображениями: чью сторону лучше держать — короля или Дмитрия. Мы доказывали остальным, что дело Дмитрия уже трудно поправить: этим мы только окажем бесплатную услугу королю, ибо москвитяне, имея в качестве противника Дмитрия, скорее склонятся к королю. Некоторые предлагали вести переговоры с Шуйским. Мы ответили: Шуйский не будет столь наивен, чтобы, воюя с королем, торговаться о мире с вами.

Еще одни говорили, что надо уйти от столицы за Волгу: тогда с одной стороны король будет прижат неприятелем. Мы возражали, что снова окажем бесплатную услугу королю, и он нам за это ничего не будет должен: москвитяне, пока мы стоим на их земле, всегда будут вынуждены дробить свои силы в ущерб общей мощи.

Было предложение уйти в Польшу. Но и его отвергли, ибо тогда у нас и вовсе не будет повода требовать у короля чего бы то ни было: даже если мы разъедемся, король эту войну не прекратит, а мы без службы не проживем и, выстрадав здесь столько заслуг, будем вынуждены записываться на ту же службу, но за другую плату.

И тут противная сторона, не сумев наши доводы оспорить своими, перешла к бунту. Несколько десятков из тех, кто приехал верхом, выйдя из круга, обнажили оружие, достали рушницы и поскакали к нам. Затеял все это пан Тышкевич, недовольный главенством князя Рожинского. С кличем, словно идут на неприятеля, они напали на круг и дали залп из рушниц прямо в ту сторону, где стоял князь Рожинский. Круг бросился врассыпную. Князь Рожинский остался, но товарищи увели его в стан и защищали, отстреливаясь из нескольких рушниц.