История моей матери - [38]

Они зашли к ней домой. Летиция жила с матерью на одном из бульваров в уютной мансардной квартирке, где обычные прямые окна дополнялись косыми, врезанными в крышу. У них была крохотная гостиная и такие же две спальни. Видно было, что живут здесь молодые женщины, не обременяющие себя заботами о порядке. Кругом были живописно разбросанные фарфоровые безделушки, флаконы от косметики; на бронзовых часах повисла наспех брошенная блузка — судя по размеру, матери; на кресле лежал чулочный пояс. Летиция открыла дверь своим ключом, мать мылась в ванной.

— Опять кто-то был, — вполголоса заметила дочь, снимая блузку с часов и кидая ее в кресло, к поясу.

— А ты откуда знаешь? — недоверчиво спросила Рене: она и представить себе не могла подобное отношение к матери.

— Да видно же. Статуэтки не так стоят — перебирали их, что ли? Пока болтали… — и поставила фигурки, как стояли прежде. — Ты скоро? — окликнула она мать и прибавила: — Вот еще доказательство. Чего ради днем в ванну полезла?..

В ее интонациях была ворчливость и опека, какая бывает у старших сестер по отношению к непутевым младшим. Но Рене поинтересовалась не этим:

— У вас круглый день теплая вода?

— Конечно. Консьерж греет, ему платят за это. У тебя не так разве?

— Нет. Сами греем на печке.

— Раз в неделю моетесь? — Летиция глянула недоверчиво.

— Почему?.. В баню ходим.

Та поморщилась.

— Это большое свинство. Со стороны вашей консьержки, я имею в виду. Скажи ей об этом. Лучше вообще, когда мужчина этим занимается. Как и всем прочим тоже… — И Рене, приняв это к сведению, благоразумно отмолчалась, не сказав главного: ни консьержа, ни консьержки у них в доме никогда не было…

Матери Летиции было лет тридцать, не более — хотя по возрасту дочери могло быть больше. Она была в легком, почти прозрачном халате, наброшенном на голое тело и не скрывавшем его соблазнительных округлостей.

— Здесь где-то блузка была, — стеснительно сказала она и поискала глазами. — На кресло бросила. Никогда не помню, куда что кладу. — Она подняла с кресла одежду и задержалась. — Это и есть Рене? — угадала она, потому что Летиция не представила подругу. — Серьезная… Повезло дочке моей. Списывает у тебя, наверно?.. — и замешкалась, видно, раздумывая над тем, переодеваться ли ей здесь или уйти в спальню, решила: — Пойду оденусь… Отец приходил, — бросила она походя.

— Сюда? — удивилась та.

— В магазин. Сюда он давно не ходит: не те у нас с ним отношения. Духи тебе подарит… — Это она говорила уже из спальни. — Я ему пожаловалась, что ты их у меня крадешь, так он пообещал тебе с десяток принести — на выбор. Буду теперь у тебя брать.

В глазах Летиции зажегся хищный огонек.

— Где они?

— Говорю ж, нет еще. Не успел принести. Не терпится?..

Она вышла из спальни — одетая и еще более привлекательная, чем прежде. Костюм скрывал ее пухлое избалованное тело, но оставлял глубокий вырез на груди и шее, и частичная, очерченная нагота была прельстительнее полной, едва прикрытой. Соответственно этому, прежнее раскрепощенное выражение лица сменилось другим, более собранным, но и в нем угадывались сытость чувств и довольство жизнью.

— Ты куда? — ревниво спросила дочь.

— В магазин. Надо посмотреть, что они там без меня делают.

— Не была с утра?

— А что там утром делать? Заберу выручку.

— Деньги дома есть?

— Есть, конечно. Лежат, как всегда, в тумбочке. А ты куда собралась? — Теперь она глянула вопросительно.

— Пойду с Рене пройдусь. Прогуляемся.

— Деньги тогда зачем?

— Так спросила. Для порядка.

Мать согласно кивнула.

— Ты у меня такая. Следишь за порядком. В отца… — и ушла, подобрав сумку, которую по рассеянности едва не забыла.

— Где она работает? — спросила Рене.

— Магазин держит. Это наша собственность. Шляпки, сумки. Галантерея, одним словом. Здесь недалеко, на бульварах.

Рене это было знакомо.

— У меня мать всегда о таком мечтала. У нее было шляпное ателье с лавкой.

— Она, наверно, из него не вылезала? — угадала Летиция. — А моя раз в день наведывается, и то не всякий…

— А отец где живет? — осторожно спросила Рене.

— Отдельно. Он с нами не жил никогда. Я у них внебрачная… — Это она произнесла беспечно, но преодолевая некое внутреннее сопротивление и поправила зачем-то разодетую крестьянку-пастушку на серванте, которая и без того стояла на своем месте. — Нехорошо, конечно. Не скажешь никому — тебе если только, потому что ты как могила: никому не передашь, но что поделаешь? Внебрачные дети и у королей были… Тебе это, наверно, непонятно?

— У меня не отец, а отчим. Отца я почти не вижу. Был в последний раз год назад.

— Это потому что ты в браке родилась. Виноватым себя не чувствует. А мой своих законных так не опекает, как меня. Денег даст сколько попросишь — лежат вон без счету в тумбочке. Это ведь мои, а не матери. Любит меня очень. Жить можно… Ладно, пошли. Что это Пьер мой выдумал, не знаешь? Вот и я тоже не догадываюсь…

Пьер ждал их в условленном месте. Они увидели его издали. Он был в модном котелке, в коротком, по моде, пиджаке с расходящимися полами, в длинных, в полоску брюках. Котелок, водруженный на узкую голову юноши-подростка, увенчивавший худощавое, почти щуплое тело, делал его смешным, но эта комичность не убавляла, а лишь усиливала симпатии Летиции: