История моего бегства из венецианской тюрьмы, именуемой Пьомби - [47]

Вместо ответа он сказал очень лаконично, что был готов к тому, что я ему скажу, и принял свое решение еще тогда, когда сидел в тюрьме; ведь мы договорились, что он меня не покинет, пусть даже это будет стоить ему свободы и жизни. Меня крайне удивил этот неожиданный и столь решительный ответ. Я прекрасно изучил этого человека, он же, как я увидел, плохо меня знал. Я ни секунды не медлил с осуществлением плана, который сложился тут же на месте, а безотлагательность его исполнения была единственным средством защиты от подобного неприятного сюрприза; все это выглядело забавно, но я понимал, что трагическая развязка тоже возможна.

Я поднялся, правда, с некоторым трудом, связал вместе мои подвязки, измерил ими монаха, потом отмерил это расстояние на земле и с помощью пики начал с поспешностью копать яму, полностью игнорируя все его вопросы. Проведя в трудах четверть часа, я сказал, грустно глядя на него, что, будучи христианином, считаю своим долгом предупредить, что он должен отдаться на волю Божью. «Я вас закопаю здесь живьем, — сказал я ему, — а если вы окажетесь сильнее, то вы закопаете меня. Ваше тупое упрямство толкает меня на этот шаг, правда, вы еще можете спастись, поскольку в погоню за вами я не кинусь». Видя, что он мне не отвечает, я продолжил свой труд; мне становилось не по себе, что меня толкают на крайние меры и вынуждают сражаться с этим монстром, от которого я, вне всякого сомнения, желал отделаться.

Наконец, то ли поразмыслив хорошенько, то ли испугавшись, он кинулся ко мне; не понимая его намерений, я направил на него острие моего инструмента, но бояться было нечего. Он сказал, что исполнит все, что я хочу. Тогда я его обнял, повторил, что ему надлежало запомнить, подтвердил обещание встретиться с ним и отдал ему все оставшееся от двух цехинов графа. Я остался без единого сольдо, а мне еще предстояло преодолеть две реки. Однако, несмотря на это, я похвалил себя за то, что мне удалось отделаться от общества этого человека, наделенного столь дурным нравом; теперь я не сомневался, что выпутаюсь из этой истории.

На холме, в пятидесяти шагах от себя я заметил пастуха, который гнал стадо, состоящее из десятка или дюжины овец, и я обратился к нему за необходимыми для меня сведениями. Я спросил, как называется это место, а он ответил, что я нахожусь в Валь де Пьядене; меня удивило, что я проделал такой большой путь. Я спросил у него имена владельцев пяти или шести домов, которые виднелись с холма, и понял, что все они мне знакомы и в это время находятся в деревне, куда венецианцы съезжаются праздновать день святого Мартина; а посему я должен тщательно избегать любых встреч. Я увидел дворец семейства Гр***, где пребывал сейчас один только старец, а точнее, государственный инквизитор; мне не следовало попадаться ему на глаза. Я спросил, кому принадлежит красный дом, стоящий несколько поодаль, и каково же было мое изумление, когда я узнал, что он принадлежит полевому командиру, начальнику городской стражи. Я распрощался с крестьянином и, погруженный в свои мысли, спустился с холма. Невероятно, но в конце концов я набрел на этот страшный дом, хотя разумнее и естественнее было бы обойти его стороной; но я стоял прямо перед ним, пусть даже вопреки собственной воле. Если действительно у каждого из нас есть свой невидимый покровитель, который нас толкает навстречу счастью, как иногда это случалось с Сократом, разве не следует думать, не опасаясь вызвать насмешку у читателя, что к этому дому меня направил мой добрый гений? Я должен в это поверить, ибо разум и естество отгоняли меня от этого места, а какая-то третья движущая сила в природе мне неизвестна. Должен признаться, что за всю свою жизнь я не совершал большей оплошности.

Я без колебания и даже довольно непринужденно вхожу в этот дом; во дворе ребенок играет с волчком, я спрашиваю, где его отец; он не отвечает, зовет мать, через минуту появляется приятная молодая женщина на сносях и вежливо интересуется, что мне надобно от ее мужа, которого нет дома. Мое появление явно произвело на нее хорошее впечатление. Я сказал ей, что недоволен тем, что моего «приятеля» нет дома, но что очарован знакомством с его прекрасной половиной. «Приятеля? — спросила она. — Значит, вы и есть его превосходительство Веттури, который любезно обещал моему супругу быть крестным отцом моего будущего младенца? Я счастлива познакомиться с вами. А мой муж будет в отчаянии, что вы пришли в его отсутствие». Я ответил, что, надеюсь, он не замедлит вернуться, ведь я хотел попросить у него ночлег и ужин, поскольку не желаю, чтобы кто-либо увидел меня в таком состоянии. Она с живостью ответила, что я могу рассчитывать на мягкую постель и приличный ужин, однако муж вряд ли скоро вернется, поскольку всего час назад во главе отряда из десяти всадников он отправился на поиски двух заключенных, сбежавших из Пьомби, один из которых патриций, а другой, по имени К***, не принадлежит к знатному роду; она сказала, что если их поймают, то отвезут в Венецию, а если нет, то потратят два-три дня на их поиски. Весьма довольный тем, что ее доводы основательны и потому я могу остаться, я сделал вид, будто рассержен и отказываюсь остановиться у нее, опасаясь, что причиню неудобства; якобы только вежливость не позволяет устоять перед ее приглашением, и я уступил. Чтобы рассказ мой звучал более убедительно, я сообщил ей, что, возможно, за мной приедет слуга с каретой, но если я буду еще спать, то прошу меня не будить. Я добавил, что меня очень радует, что ни один из друзей даже не подозревает, где я. Я заметил, что она разглядывает мои колени, и, не дожидаясь ее расспросов, сказал, что разбился, упав с лошади. Тогда она позвала свою мать, тоже весьма красивую женщину, и, сказав ей на ухо, кто я такой, попросила ее подать мне ужин и перевязать раны. Я без возражений проследовал за ней в комнату, где стояла хорошая с виду кровать, и молодая женщина ушла, заявив, что не будет мне больше мешать.