История моего бегства из венецианской тюрьмы, именуемой Пьомби - [34]

Тогда я сделал вид, что мне плохо, закрыл лицо руками, встал на колени на кровати перед распятием и образом Девы Марии и попросил наказать чудовище, предавшее меня и нарушившее торжественную клятву. Затем я лег, отвернувшись лицом к стене, и набрался терпения, чтобы пролежать так весь день, молча, притворяясь, что не слышу ни плача, ни криков этого негодяя, ни его уверений в раскаянии. Я великолепно справился со своей ролью, ибо замысел комедии уже давно созрел у меня в голове. Ночью я написал отцу Бальби, чтобы он пришел завершить свой труд ровно в девятнадцать часов[86], ни минутой раньше или позже, и чтобы работал он не больше четырех часов, и если все пойдет как намечено, ему следует уйти, когда часы пробьют ровно двадцать три часа. Я объяснил, что наша свобода напрямую зависит от его пунктуальности и что бояться ему нечего.

Было двадцать пятое октября, и приближались дни, когда я либо должен был осуществить свой проект, либо навсегда отказаться от него. Государственные инквизиторы и сам секретарь каждый год проводили первые три ноябрьских дня в какой-нибудь деревне на материке. В эти три дня, когда господа отдыхали, Лоренцо напивался по вечерам. Он просыпался с ударами колокола Терца и появлялся в Пьомби очень поздно. Я обнаружил эту закономерность еще год назад. Чтобы побег удался, я должен был из предосторожности назначить его на одну из этих ночей, когда мое исчезновение наверняка будет обнаружено только к полудню. Другая причина этой спешки, заставившая меня принять решение в тот момент, когда я уже не сомневался в вероломстве моего соседа, была достаточно весомой и заслуживает того, чтобы я о ней рассказал отдельно.

Главным утешением для человека, подвергнутого наказанию, служит надежда, что скоро этому наказанию придет конец. Он мечтает об этой счастливой минуте; он утешает себя мыслью, что минута эта не за горами, и готов на все, чтобы узнать, когда именно она настанет. Но никому не ведомо, в какой момент свершится событие, зависящее от воли другого человека, если только этот другой сам об этом не скажет. Однако наказанный, сгорая от нетерпения и страдая от слабости духа, начинает верить в то, что возможно узнать каким-то оккультным путем, когда же придет это время. Он внушает себе, что это должно быть известно Богу, и если Богу угодно, то по воле случая человек узнает, когда же наступит эта минута. Как только любопытный придет к такому заключению, он не замедлит испытать судьбу, хотя, возможно, и не расположен безоговорочно верить всему, что она предвещает. Так полагали те, кто в древности обращался к оракулам, так полагают те, кто сегодня обращается к Каббале, кто пытается найти откровения в библейских стихах или в стихах Вергилия, именно поэтому стали так знамениты sortes Virgilianae[87], о которых упоминают многие авторы.

Не зная, каким методом мне воспользоваться, чтобы узнать с помощью Библии, когда же наконец я обрету свободу, я решил прибегнуть к божественной поэме «Неистовый Роланд» мессера Лудовико Ариосто[88], которую я перечитывал сотни раз и которая по-прежнему входила в число моих любимейших книг. Я поклонялся гению ее создателя и считал, что именно он, а не Вергилий, способен предсказать мое счастье.

С мыслью об этом я сформулировал короткий вопрос: мне не терпелось узнать у высшего разума, в существовании которого я не сомневался, в какой из песен Ариосто кроется предсказание того дня, когда я обрету свободу. Затем я построил обратную пирамиду из чисел, представляющих количество слов в моем вопросе, и, вычтя из каждой пары чисел число девять, получил конечный результат — тоже девять; тогда я решил, что ответ заключен в девятой песне. Я воспользовался тем же методом, чтобы узнать, в какой строфе этой песни содержится предсказание, у меня получилось число семь; затем, сгорая от любопытства, чтобы узнать, в каком стихе этой строфы я найду предсказание, я получил число один. С бьющимся от волнения сердцем взял я в руки томик Ариосто и обнаружил, что первый стих седьмой строфы девятой песни звучит так: «Tra il fin d’Ottobre е il capo di Novembre»[89].

Точность слов, заключавшихся в этом стихе, и их уместность показались мне столь восхитительными, что, пусть и не поверив им безоговорочно, да простит меня читатель, я попытался сделать все от себя зависящее, чтобы предсказание сбылось. Удивительно то, что «Tra il fin d’Ottobre е il capo di Novembre» подразумевает не что иное, как полночь. Так и случилось: тридцать первого октября с ударами полночного колокола я вышел из тюрьмы, как в этом в дальнейшем сможет убедиться читатель. Прошу по прочтении этого правдивого рассказа не считать меня ни более суеверным, чем остальные, ни способным выстроить целую логическую систему на основании одного только данного факта: если читатель так подумает, то непременно ошибется. Я рассказываю об этом прежде всего потому, что это чистая правда, хотя и походит на вымысел, а также и потому, что, благодаря особому вниманию, с которым я отнесся к этому предсказанию, мне удалось спастись. Но то или иное событие происходит не благодаря предсказанию: просто, свершившись, оно подтверждает его правильность. Когда же событие не происходит, предсказание не стоит и выеденного яйца; но в истории известно множество событий, которые ни за что не случились бы, не будь они заранее предсказаны.