История моего бегства из венецианской тюрьмы, именуемой Пьомби - [32]

Теперь вы знаете всю мою подноготную. Три недели назад мне стало известно, что на острове Изола, где я живу, четверо или пятеро довольно видных жителей городка объединились в союз. Я знал, что они недовольны действиями правительства, которое задержало и конфисковало контрабанду, а главных лиц города отправило в тюрьму искупать свою вину. Первый капеллан прихода, который по рождению являлся подданным императрицы[83], также участвовал в заговоре, который я решил раскрыть во что бы то ни стало. Эти люди собирались по вечерам в одной из комнат кабаре, где стояла старая кровать; они пили, что-то обсуждали, а потом расходились. Я придумал смелый план: спрятаться под этой кроватью в тот день, когда буду уверен, что меня никто не заметит, комната будет пуста, а дверь в нее открыта. К вечеру собрались те, кого я ждал, и говорили о том, что Изола должна находиться под юрисдикцией не святого Марка, а княжества Триест, поскольку никоим образом не может рассматриваться как часть Венецианской Истрии[84]. Капеллан сказал главному заговорщику, которого звали П. П., что если тот не возражает и подпишет письмо, а остальные последуют его примеру, то он лично пойдет на прием к имперскому послу. И тогда императрица наверняка не только завладеет городом, но и щедро вознаградит их. Они все ответили капеллану, что готовы, и он взялся на следующий день принести сюда письмо и сразу же отправиться к послу. Перед тем как уйти, он сказал, что Л*** тоже поставит свою подпись, что весьма огорчило меня, поскольку Л*** был моим кумом и такое духовное родство связывало нас нерасторжимыми узами, гораздо более прочными, чем если бы он был моим кровным братом; но после долгой внутренней борьбы я также преодолел свои сомнения, дабы разрушить этот подлый заговор.

После того как они разошлись, я, не торопясь, смог уйти незамеченным и счел излишним вновь подвергать себя риску, прячась назавтра под той же кроватью: я уже и так достаточно много узнал. Около полуночи я сел на корабль, а утром до полудня уже был в Венеции. Я зашел в аптеку, где молодой человек любезно записал с моих слов на бумаге фамилии шестерых бунтарей, и, заявив, что дело идет о государственном преступлении, я получил аудиенцию у секретаря инквизиторов, которому все и рассказал. Он приказал мне прийти к нему на рассвете следующего дня. Я так и сделал и получил распоряжение пойти к мессеру гранде для встречи с человеком, в сопровождении которого я отправлюсь на Изолу, чтобы показать ему капеллана; по-видимому, тот еще не уехал. Он сказал, что после этого я смогу жить спокойно, где мне заблагорассудится. Я исполнил его приказ. Мессер приставил ко мне человека, который дал мне на расходы шесть серебряных дукатов, и мы тотчас пустились в дорогу. Я уверен в том, что сам он получил двенадцать дукатов, однако я сделал вид, будто доволен. Приехав в Изолу, я указал ему на капеллана и удалился. К вечеру я увидел в окошке мою куму, жену Л***; она попросила, чтобы я зашел побрить ее мужа, потому что первое мое ремесло — цирюльник и парикмахер. После того как я его побрил, он угостил меня стаканчиком отличного рефоско, отрезал несколько кусков чесночной колбасы, которую мы с ним съели. Когда мы остались вдвоем, взыграла моя привязанность к нему, ведь душа-то у меня добрая. Взяв его за руку и проливая слезы, я попросил его прервать дружеские отношения с капелланом, а главное — поостеречься и не подписывать некое послание. Мой кум побожился, что капеллан не входит в число его друзей и он никогда ничего не подписывал, и попросил объяснить, о чем идет речь. Тогда я рассмеялся, стал уверять его, будто пошутил, и ушел, раскаиваясь, что внял порыву своего доброго сердца и попытался мудро предостеречь его от опасности. Назавтра я не увидел ни того человека, ни капеллана; через неделю я покинул Изолу и отправился к мессеру гранде, который без дальнейших церемоний велел вчера посадить меня в тюрьму, а сегодня — сюда, в вашу камеру, за что я благодарю святого Франциска, ибо оказался в обществе порядочного человека и доброго христианина. Я думаю, вы знаете, по какой причине находитесь здесь, но не стану вас об этом спрашивать. Меня зовут Кекко из Кастелло, я цирюльник в Понтесело, рядом с церковью Святого Мартина. Фамилия моя Сорадачи, а супруга моя — из рода Легренци, дочь одного из секретарей Совета десяти; она влюбилась в меня, презрела все предрассудки и решилась стать моей женой. Она будет в отчаянии, потому что не знает, что со мной случилось, но надеюсь, меня здесь продержат недолго, всего несколько дней, чтобы секретарю было удобнее, ведь он наверняка захочет расспросить меня поподробнее».

Прослушав этот бесстыдный рассказ, показавший мне сущность этого монстра, я сделал вид, что сострадаю ему, и, похвалив за патриотизм, сказал, что не сомневаюсь в том, что скоро его выпустят на свободу. Полчаса спустя он уже спал, а я обо всем написал отцу Бальби, указав, что необходимо прервать работу и ждать, пока сложатся благоприятные обстоятельства.

Назавтра я наказал Лоренцо купить мне деревянное распятие, картину с изображением Пресвятой Девы и сосуд со святой водой. Сорадачи храбро потребовал у него свои десять сольдо, а Лоренцо, играя в великодушие, начал смеяться, называя его мошенником, и дал ему двадцать. Я наказал ему принести мне вчетверо больше вина и чесноку, поскольку мой сосед сообщил мне, что обожает чеснок. После ухода Лоренцо я поделился супом с этим доносчиком и придумал способ, как мне проверить его; но прежде я ловко вытащил из книги письмо от отца Бальби и углубился в чтение, на что мой сосед не обратил никакого внимания. Монах описывал, какое испытал удивление и ужас: полуживой от страха он сумел тотчас же вернуться в свою камеру и быстро закрыл дыру в потолке картиной; но если Лоренцо уже заходил к нему, то все пропало, тогда он увидел бы зияющую дыру и не нашел бы его в камере.