История матери - [33]

Топаз, красующийся в ярко-розовых индийских шароварах, был раздет до пояса, его обнаженный торс был смуглым и мускулистым, что в сочетании с гибкой фигурой и манерным подергиванием головы – при этом он смахивал с лица светлые и темные пряди своих доходивших до плеч волос – решительно относило его к категории рок-звезд, обеспокоенных своим сценическим образом. Его ярко-голубые глаза сверлили каждого из находившихся в комнате, а улыбка, игравшая на губах, создавала атмосферу таинства. Джессика была готова поставить последний грош на то, что этот парень способен добиваться успеха ежечасно и каждый божий день, даже с таким именем, как Топаз.

Неожиданно он оглядел группу и сообщил, словно обращаясь к аудитории:

– Будущие матери – вы творцы чуда! Желанные сосуды, благословенные природой даровать жизнь!

Джессика пристально смотрела на блестящие розовые ногти Полли. Нагнувшись вперед и почти доставая головой до пола, она едва сдерживалась, чтобы не хихикать. Она, черт побери, надеялась, что Полли добьется свидания, потому что стараться сдерживать смех и в то же время не описаться было довольно проблематично.

25 сентября 2013 г.

Сегодня я разозлилась. «Итак, вы не хотите, чтобы вас навещали ваши родители? Вы любите их?» Именно об этом спрашивала меня врач-психоаналитик в беседе с глазу на глаз, а мне хотелось кричать. Не то чтобы я не люблю их, разумеется, люблю! Я люблю их, я очень люблю их и всегда любила. Но дело в том, что я не хочу, чтобы они или кто-нибудь из любимых мной людей приходил сюда. Здесь мерзко от запаха вареных овощей и грязно-белых стен, и мне просто невыносима мысль о том, что они останутся здесь, пусть даже на час. Я пыталась объяснить это, а психоаналитик протирала очки, держа наготове ручку, чтобы зафиксировать какие-то важные слова, слетавшие у меня с языка. Волнение и чувство вины перед теми, кого я люблю, лишило меня всякой радости от их визита. Я знаю, что, уходя, они говорили о том, как я плохо выгляжу, как я равнодушна, как печальна. Что же, они правы. Я печальна. Печальнее, чем это возможно, по моему мнению. И мне стыдно. А когда я вижу их здесь, я горюю и стыжусь еще больше. Это порочный круг.

Она, как ни странно, попросила меня описать свой стыд, как будто это не было очевидно. Но я все-таки попробовала. Я понимала, что чем больше я буду с ней сотрудничать, тем скорее я дам ответ, которого она ожидает, тем скорее закончится сеанс, и мне поставят отличную отметку в моем дерьмовом досье. Я всегда думала, что депрессия – это про других. Помню, как мама говорила: «Ах, бедная миссис Такая-то, у нее легкая депрессия!» А я думала: «Эй, женщина, встряхнись!» Я считала, что быть в состоянии депрессии – то же самое, что быть несчастной или, что еще хуже, больной. Даже когда мама потеряла Дэнни, она не впала в депрессию. Страшные вещи постоянно происходят с людьми, и они, видимо, справляются, они видят проблеск надежды. А я?.. Я не могу это объяснить. Что я такого сделала для того, чтобы впасть в такую депрессию? Я получила сполна.

Потом, на групповом занятии, одна из девушек рассказывала о своем приятеле, вспоминая, как они познакомились, как он ухаживал за ней, даря музыкальные сборники и посылая любовные письма. Было приятно и удивительно узнать с лучшей стороны кого-то из немногочисленной группы в моем отделении. Я ни с кем не делилась – я никогда не делаю этого, в моем старом досье ничего об этом не написано, но я позволяю себе мысленно возвращаться в те дни, когда мы познакомились с Мэттью на барбекю, это то, что я обычно пытаюсь вспомнить и представить. Стоял солнечный день. Мы с Полли опоздали. Мы колебались, идти или нет, поскольку это был дом друга нашей подруги. Иногда я думаю, как сложилась бы моя жизнь, если бы мы решили остаться в пабе. Я рада, что мы не остались.

Все было как обычно. Сложенные стопкой куски обуглившегося мяса, на которые каждую минуту налетали пьяные гости, они хватали их руками и грызли, болтая со своими приятелями. У одного из парней на шее была надета веревочка в цветах национального флага. Двое детей бегали по саду, а жена хозяина, вспотевшая от волнения, беспокоилась о том, достаточно ли пива. Мэтт стоял под деревом и болтал с Дженни, они над чем-то смеялись. Я обратила на него внимание потому, что он, откинув назад голову, смеялся очень натурально и громко. Он казался счастливым, а мне очень хотелось быть счастливой. Повернув голову, он увидел, что я пристально смотрю на него, и случилось нечто невероятное. Он посмотрел на меня, потом в сторону, затем мгновенно обернулся, словно был не в силах оторвать от меня глаз. Его губы еще шире растянулись в улыбке.

Сердце стучало у меня в груди, и мы, без всякого стеснения, разглядывали друг друга. Мне казалось, он говорит: «Я ждал тебя». А я мысленно отвечала: «Что же, теперь я здесь».

Подходя ко мне, он поскользнулся на траве. Я схватила его за руку за секунду до падения, и он сказал:

– Я не знаю, как вас зовут, – словно должен был знать.

Полли ответила:

– Она – Джессика, а я – ее близкая подруга, Полли.

– Потанцуй со мной, Джоанна! – сказал он, схватив меня за руку, и я улыбнулась. Было неважно, что он перепутал мое имя или что никто больше не танцевал. Он склонился ко мне, и я поняла, что люблю его, просто люблю. На мне был надет топ, завязывающийся на шее, и он назвал меня золотой птицей. Как я уже говорила, в действительности я совсем не была такой.