История любви - [7]

— Оливер, ты завалишься на экзамене. В то воскресенье, днем, мы сидели у меня в комнате и занимались.

— Оливер, ты точно завалишься на экзамене, если будешь только смотреть, как я занимаюсь.

— А я не смотрю, как ты занимаешься, Я сам занимаюсь.

— Чушь собачья. Ты разглядываешь мои ноги.

— Ну, только иногда. Между главами.

— Что-то в этой книжке удивительно короткие главы.

— Послушай, жертва нарциссизма, не такая уж ты красавица!

— Конечно, нет. Но что я могу сделать, если ты меня такой воображаешь?

Я швырнул книгу на пол, пересек комнату и подошел к ней вплотную.

— Дженни, ради Бога, как я могу читать Джона Стюарта Милля, если каждое мгновение я до смерти хочу тебя?

Она нахмурилась.

— Ну, Оливер, пожалуйста.

Я примостился около ее стула. Она опять углубилась в книгу.

— Дженни…

Она медленно закрыла книгу, положила ее на пол, а потом опустила руки мне на плечи.

— Пожалуйста, Оливер…

И тут все случилось. Все.

Наша первая близость была совершенно не похожа на нашу первую встречу и наш первый разговор. Все было так тихо, так нежно, так ласково. До этого я никогда не подозревал, что это и есть настоящая Дженни, такая мягкая и нежная, и что в ее легких прикосновениях столько любви. И что удивило меня больше всего, так это моя собственная реакция. И я был мягким и ласковым. Я был нежным. Неужели это и был истинный Оливер Бэрретт IV?

Как я уже говорил, до этого я всегда видел Дженни полностью одетой, разве что на кофточке у нее была расстегнута одна лишняя пуговица. Поэтому я был немного удивлен, обнаружив, что она носит крошечный золотой крестик на цепочке без застежки. То есть, когда мы любили друг друга, крестик был на ней. Потом (в этот миг «все» и «ничего» значат одно и то же) я дотронулся до маленького крестика и спросил, как отнесся бы ее духовный отец к тому, что мы лежим в постели, ну и так далее. Она ответила, что духовника у нее нет.

— Но ведь ты послушная верующая девушка? — удивился я.

— Да, я девушка, — согласилась она. — И я послушная.

Она посмотрела на меня, ожидая подтверждения, и я улыбнулся. Она улыбнулась мне в ответ:

— Так что попадание — два из трех. Тогда я задал ей вопрос о крестике на запаянной цепочке. Она объяснила, что это крестик ее матери; это память, а религия здесь ни при чем. И мы снова заговорили о нас.

— Эй, Оливер, а я тебе говорила, что люблю тебя? — спросила она.

— Нет, Джен.

— А почему же ты не спрашивал?

— Если честно, то я боялся.

— Ну, тогда спроси меня сейчас.

— Ты меня любишь, Дженни? Она взглянула на меня.

— А ты как думаешь?

— Да. Пожалуй. Вероятно. Наверное, любишь. Я поцеловал ее в шею.

— Оливер?

— Да?

— Я тебя люблю не просто так… (О, Боже мой, в каком смысле?..)

— Я очень люблю тебя, Оливер.

Глава 6

Я люблю Рэя Стрэттона.

Конечно, он не гений и не великий футболист (на поле ему не хватает скорости), но он всегда был хорошим соседом по комнате и надежным другом. А сколько пришлось вынести этому несчастному ублюдку в последнем семестре! Интересно, куда же он шел заниматься, если видел висящий на дверной ручке галстук (традиционный знак, что «внутри заняты делом»)? Честно говоря, он не особенно перетруждал себя учебой, но ведь иногда ему все же приходилось заниматься… Допустим, он шел в библиотеку, или в соседнее общежитие, или, наконец, в студенческий клуб. Но вот где спал он в те субботние ночи, когда Дженни и я пренебрегали внутриуниверситетскими порядками и не расставались даже ночью? И Рэю приходилось скитаться по соседним комнатам и ютиться на диванчиках — разумеется, если соседи не занимались тем же, чем и мы…

Но как я отблагодарил его? Некогда я делился с ним мельчайшими подробностями моих любовных триумфов. Теперь же, попирая его законные соседские права, я ни разу не поговорил с ним откровенно и даже не признавался, что мы с Дженни любовники. Я просто сообщал, когда нам понадобится комната, ну и так далее. И Стрэттон мог думать все что угодно.

— О Господи, Бэрретт, ну между вами есть хоть что-нибудь? — канючил он постоянно.

— Рэймонд, пожалуйста, будь другом, не спрашивай меня об этом.

— Но, Боже мой, Бэрретт, — все вечера, ночи с пятницы на субботу, ночи с субботы на воскресенье! Господи, чем вы еще можете заниматься?

— Ну и не дергайся, если все знаешь.

— Это ненормально.

— Что именно?

— Да все это, Ол. Такого же никогда не было. То есть я имею в виду вот что: ты молчишь, как воды в рот набрал, и ничего не рассказываешь старине Рэю. Это ненормально. Или она особенная какая, что ли?

— Слушай, Рэй, когда любят по-настоящему…

— Любят?!

— Только не произноси это слово как ругательство.

— В твои годы? Любовь? Боже, да я просто боюсь за тебя, дружище!

— Боишься? Что я схожу с ума?

— Что ты женишься. Я боюсь за твою свободу. И за твою жизнь!

Бедный Рэй! Он действительно так думал.

— Боишься остаться без соседа, да?

— Черт возьми, в некотором смысле я даже приобрел еще одного соседа — она же отсюда не вылезает!

Я собирался на концерт и поэтому хотел закончить этот разговор как можно скорей.

— Не напрягайся, Рэймонд, мы еще пошумим в той квартирке в Нью-Йорке. Каждую ночь новые девочки. Все впереди.

— Не надо меня успокаивать. Да, Бэрретт… эта девица здорово тебя зацепила.