История лавочника - [10]

Сам того не замечая, Фаруллах почти бежит. Это трудно в его немощном, старом теле, но он старается. Страх опоздать несет его вперед.

Запах Тиль приводит его к дому, две хлипкие стены которого обрушились внутрь, образовывая завал перед уцелевшим углом под глиняной крышей. В углу, конечно, пусто, но совсем рядом с завалом, между ним и стеной Фаруллах находит лаз вниз.

Он протискивается в узкий земляной ход и оказывается в темной, вытянутой яме, источающей запахи Тиль, мертвой девочки, мальчика и женщины лет тридцати. Женщина, привстав с кучи тряпья, тревожно вслушивается в вызванные лавочником шорохи.

— Кто здесь? — шепчет она.

Сыплет икры кресало, зажигается огонек на крохотной масляной плошке. Фаруллах становится виден.

— Извините, — говорит он, — не бойтесь меня.

У женщины клокочет в горле. Фаруллах чувствует, как глупы его слова. Мать Тиль седа и выглядит как старуха.

— Чего вы хотите? — хрипит она.

— Ничего. Я — лавочник.

В другое время это была бы замечательная шутка. Но ведь и правда бывает замысловата.

Фаруллах подползает к Тиль, обнимающей мертвую сестру.

— Тиль, — треплет он ее за худенькое плечо, — проснись, я принес тебе подарок.

Девочка слабо шевелится. Дурной свет делает ее лицо похожим на голый череп в обрамлении слипшихся волос.

— Дедушка Файрулла, — узнает его Тиль.

Улыбка ей не дается.

— Это я, я, — радуется лавочник, утирая непрошеные слезы, и разворачивает кусок ткани. — Смотри, что я тебе принес. Это не обычная вещь.

Свет горшка соперничает со светом плошки.

— А у меня ничего нет, — шепчет Тиль.

— Как нет? — жарко удивляется Фаруллах, наклоняясь. — А твои истории? Я обязательно послушаю их все.

— Не надо, дедушка Файрулла.

Девочка отворачивается. Ее мертвая сестра роняет худую ручку. Из дальнего конца хнычет брат.

— У нас нечего есть, — говорит женщина.

— Я знаю, — кивает Фаруллах и снова теребит девочку за плечо. — Тиль, посмотри, пожалуйста, это магический горшок.

— Я не хочу, — говорит Тиль.

— Это очень важно, — дрожащим голосом говорит Фаруллах.

Тиль уступает его настойчивости и приподнимает голову.

— Дедушка, я все равно умираю…

— Ну что ты, что ты! — пугается Фаруллах. — Этот горшок… Ты можешь загадать желание, и он его исполнит.

— И еду наколдует?

— И еду.

— Я бы хотела тыквенной каши, — шепчет Тиль.

— Обязательно, — говорит Фаруллах. — Все, что захочешь.

Посидев немного, он выбирается из ямы.

Солнце бьет по глазам. В сердце гранатовым зернышком зреет странное, новое чувство. Все кажется ярким и одновременно расплывчатым.

Под аркой у запертой лавки сутулится и с неудовольствием пинает камешки носками роскошных туфель Гассанхар. Высокий, напомаженный, светлый низ, темно-красный верх. На груди — многоконечная звезда из золота с камнями.

— Фари! В чем дело? — кидается он к Фаруллаху, который таращит на него глаза и слабоумно улыбается.

— Фари!

— Я отдал горшок, — говорит лавочник.

И в оторопелой тишине ковыряется ключом в замке.

— Продал? — наконец прорезается за его спиной растерянный голос Гассанхара.

— Отдал.

Дверь распахивается. Звенит колокольчик. Солнце первым прокладывает путь к полкам и прилавку.

— Вот как, — мертво произносит Гассанхар. — Видимо, ты уже не мечтаешь о свободе… Но как ты будешь разбираться с владельцем горшка?

Фаруллах жмет плечами.

— Что-нибудь придумаю. Возможно, расскажу ему историю.

Тиль снится тыквенная каша.

Снится, как она клокочет, как пахнет, как дышит теплом в лицо. Снится так явственно, что кажется, стоит поднять голову и…

— Каша… — шепчет Тиль.

— Что? — выдыхает зарывшаяся в тряпки мать.

— Каша.

Мать не верит. Мать подползает ближе. Мать плачет.

Потому что оставленный дедушкой Файруллой горшок на тонких медных ножках полон золотистой тыквенной мякоти.