История крестовых походов в документах и материалах - [5]

Большой интерес в хронике Эккехарда из Ауры представляет рассказ о причинах крестового похода, из которого явствует, что его побудили написать хронику полемические стремления: отстаивая официальную церковную версию происхождения крестового похода как «божественного» по своим истокам, хронист обрушивает благочестивый гнев на противников такого взгляда, по-видимому, имевшихся тогда на Западе: он называет их «безрассудными, более того, бесстыжими людьми, которые, постоянно впадая в старое заблуждение, осмеливаются и всегда готовы поносить это новшество», т. е. крестовый поход. Естественно, что он приводит традиционные, религиозные мотивы отправления в поход. Однако этот весьма наблюдательный церковный деятель уловил и факторы социально-политического порядка, воздействие которых позволило папству легко «уговорить западных франков оставить свои деревни». Хроника Эккехарда позволяет представить картину развертывания крестоносного движения в германских землях. Кроме того, сочинение немецкого аббата содержит небезынтересные сведения об утверждении завоевателей на Востоке: ведь автор непосредственно, хоть и недолго, наблюдал события, происходившие там тотчас после завоевания Иерусалима западным рыцарством. Апологетический тон, стремление прославить крестоносцев как «истинных учеников Христа», которые «победили царства мира», предвзятое, сугубо негативное изображение их противников,— все эти черты сближают труд Эккехарда с остальными хрониками Первого крестового похода.

Своим сравнительно реалистичным характером выделяется повествование норманнского рыцаря Радульфа, или Рауля, из Кана (ок. 1050—1130 гг.) — «Деяния Танкреда в Иерусалимском походе». Сам Рауль не участвовал в крестовом походе, но был свидетелем и очевидцем палестинских сражений (происходивших уже по окончании похода) двоюродного брата Боэмунда Тарентского, итало-норманнского авантюриста Танкреда. Рауль отправился в Палестину после неудачной войны Боэмунда Тарентского с Византией в 1107 г. и написал свою хронику в Иерусалиме (между 1112 и 1118 гг.) на основе личного дневника, куда он вносил рассказы Танкреда и других участников похода, с которыми ему приходилось встречаться. Это был, собственно, главный и единственный источник его информации о минувших событиях.

Рауль Канский вполне сознательно и обдуманно стремился возвеличить крестовый поход в глазах потомков, его сиятельных вождей и героев-рыцарей, в особенности — Танкреда. Рассказывать о деяниях князей — так определял писатель назначение своего повествования — дело благородное и потому, что такой рассказ спасает от забвения их самих, и потому, что он «прославляет мертвых и услаждает переживших [их]». А самое важное, что повествование о деяниях князей и о рыцарских подвигах «воскрешает то, что минует, показывает победы, прославляет победителей, выводит на свет медлительность, возвышает доблесть, клеймит пороки, внушает добродетели, — короче говоря, творит много хорошего». Прославление победителей в назидание грядущим поколениям — вот в чем, следовательно, усматривал историк-рыцарь смысл своего повествования о священной войне христианства.

Как и все хронисты, Рауль Канский стоит на провиденциалистских позициях в объяснении причин крестового похода, считая его боговдохновенным предприятием западных христиан, в первую очередь, норманнов. Он проникнут этим убеждением настолько, что без тени смущения приписывает его даже византийскому императору: сам Алексей Комнин якобы разделял взгляд, что крестоносцев направил на святое дело господь. «Как я вижу, — говорит император в своем, вымышленном историком, послании к Боэмунду Тарентскому, где греческий василевс приглашает последнего прибыть в Константинополь, — бог вдохновил франков начать этот поход, мудро поставив во главе их такого могущественного графа» (Боэмунда). Здесь безоговорочно и безосновательно представления западных христиан распространены на Византию, для правящих кругов которой крестовый поход, конечно, не являлся боговдохновенным деянием.

Тем не менее, Рауль Канский — в целом довольно трезво мыслящий историк, и под его пером война рыцарства на Востоке предстает прежде всего в своей земной, повседневной реальности. Даже там, где историк усматривает прямое божье вмешательство, — а усматривает он его подчас в совершенно случайных совпадениях фактов, ничего общего не имеющих друг с другом, — Рауль выдерживает в сущности реалистический тон, а то и вовсе впадает в грубый натурализм. При этом в его рассуждениях отчетливо выступает сочетание «телесности», натуралистичности видения действительности с «духовностью» ее осмысления. Такое сочетание было чрезвычайно характерно для средневекового мировоззрения.

Элемент «чудесного» — один из обязательных признаков провиденциалистской интерпретации истории — у Рауля Канского, как и у рыцаря-норманна Анонима, присутствует в гораздо меньшей дозе, чем у хронистов-церковников. К тому же, в отличие от полуграмотного Анонима, Рауль Канский — человек широко образованный: он едва ли не самый крупный среди хронистов начала XII в. знаток классической литературы: в «Деяниях Танкреда» очень часто встречаются цитаты из произведений древнеримских писателей, историков и поэтов. Более того, этот «гуманист XII века», как его иногда называют исследователи, зачастую «списывает» качества своих героев у Тита Ливия и Вергилия. Повествование историка лишь в умеренных пределах затуманено провиденциалистской символикой, причем в суждениях Рауля Канского христианско-провиденциалистские представления сосуществуют и переплетаются с усвоенными из античной литературы языческими воззрениями и понятиями, такими, как фатум (рок) и т. п. Хотя историк и упоминает о «чудесах», он делает это осторожно и словно походя, избегая вдаваться в детали «чудесных» происшествий — необычайных небесных явлений, которые истолковывались другими хронистами в качестве знамений, и т. д. В обоснование своей позиции историк (и одновременно поэт) ссылается на то, что, поступи он по-другому, это увлекло бы его далеко в сторону от темы — описания подвигов Танкреда. А в изложении пресловутой истории с «чудом святого копья», якобы найденного в Антиохии и спасшего крестоносцев от неминуемой гибели, Рауль Канский высказывает сугубо скептическую точку зрения здравомыслящего человека: она отражала взгляд норманских предводителей крестового похода, которые враждовали с вождем провансальского рыцарства графом Раймундом IV Тулузским, — именно в его окружении была задумана и осуществлена инсценировка этого «чуда». Рауль Канский изображает находку «святого копья» благочестивым трюком, разоблачает всю его «механику», по-своему раскрывает цели, которые преследовал главный организатор и устроитель этой инсценировки — граф Раймунд Тулузский, стремившийся таким образом обосновать свои притязания на Антиохию, обладания которой домогался и Боэмунд Тарентский. Реалистическая и рационалистическая трактовка данного эпизода в «Деяниях Танкреда» непосредственно обусловлена политической позицией Рауля Канского, чьи симпатии всецело принадлежат князю Боэмунду Тарентскому.