История крестовых походов - [17]

Одну из подобных шаек прежде всего образовал некий Фолькмар и отправился с нею через Саксонию в Богемию и Венгрию. Но здесь он встретил энергичное сопротивление жителей, и после того, как большая часть пилигримов была убита или взята в плен, остаток рассеялся в диком ужасе.

Нечто подобное произошло с другой толпой, которую рейнский священник Готтшальк с ужасными насилиями провел через Баварию и Австрию в Венгрию. Венгерцы со злобой бросились на зажигателей и окончательно их вырезали.

Та же участь постигла третий и самый большой из этих отрядов, который состоял из французов, фламандцев, англичан и немцев и, как говорят, составлял более 200.000 человек[9], и эта толпа главным образом была под начальством двух диких и свирепых дворян, виконта Меленского и графа Эмиха Лейнингенского. Эти пилигримы сочли себя теперь в открытой войне с венграми и начали осаду крепкого Визельбурга. Умный венгерский король Коломан упорно защищал город, но уже стал отчаиваться в возможности оказать продолжительное сопротивление фанатической храбрости противников, когда нападения сразу прекратились и пилигримы рассеялись во внезапном бегстве.

Во время битвы на них напал необъяснимый и непреодолимый ужас и они думали только о том, как бы остаться живыми. Но большинство из них было изрублено преследовавшими их венграми. Немногие спаслись на родине или впоследствии примкнули к большому крестоносному войску.

Петр Амьенский со своими последователями в конце концов также не избег беды, которая постигла все эти орды. Когда он прибыл в Константинополь, он получил аудиенцию у императора Алексея, который объяснил ему, что его отряды очень мало годились для покорения сельджуков; и поэтому лучше было бы подождать прибытия других, более надежных войск. Петр был достаточно разумен, чтобы последовать этому совету, и обещал, если ему обеспечат необходимое содержание, спокойно и в порядке ждать в Константинополе прибытия более сильных войск. Но он не имел возможности сдержать свое слово. Одни из его людей с усилившейся жаждой грабежа бросились на сокровища большого города, перед которым они стояли лагерем; другие жаловались, что грешно терять здесь время так долго в мирских удовольствиях, что надо идти к Святому Гробу и на спасение христианской веры. К этому еще прибавилось, что император Алексей очень скоро раскаялся в добром совете, который дал этим слишком неудобным гостям, и стал сам настаивать на продолжении похода. Поэтому Петр вскоре был принужден переправиться через Босфор и приблизиться таким образом к границам христианского владычества[10].

Но Петр и здесь все еще старался отдалить совсем близкую погибель, когда он со своими собственными людьми с Вальтером Голяком и его слабым отрядом и с несколькими итальянскими толпами, которые к ним примкнули тем временем, одним словом, со всеми счастливо добравшимися до Константинополя пилигримами, стал лагерем на южном берегу Пропонтиды, у Цивитота, греческого Геленополиса, и там оставался довольно долго[11]. Но необузданность и слепое рвение все-таки привели к катастрофе. Сначала были разграблены окрестности лагеря. Потом были сделаны более далекие нападения, особенно несколькими тысячами французов, которые дошли до Никеи и, хвастая, вернулись с богатой добычей. На это разозлились немцы и итальянцы и требовали, чтобы и их вели на подобное счастье. В этих делах Петр потерял остаток своего значения и раздосадованный и огорченный вернулся в Константинополь. Но немцы действительно снова двинулись в путь, достигли до Ксеригордона, укрепленного, но покинутого гарнизоном места, по-видимому недалеко от Никеи, и завладели им. Вслед за тем появилось сельджукское войско, замкнуло их в этом месте и отрезало им воду. Несколько дней немцы переносили мучения жажды; наконец одна часть их перешла на сторону неприятеля, которому теперь не трудно было справиться с истощенными остальными людьми. Известия об этих битвах дошли до главного лагеря пилигримов у Геленополиса и возбудили там дикую жажду битвы. Напрасно предостерегали вожаки. Лагерь был покинут, и пилигримы прошли часть пути по направлению к Никее, пока, наконец, не наткнулись на сельджуков, которые, конечно, были готовы к решительной схватке. Здесь пали Вальтер Голяк и те, кто еще остался из числа более значительных. Остальная масса была разбита, преследована в бегстве, и каждая толпа, которая снова старалась собраться, подвергалась нападению и истреблялась. Жалкие остатки были приняты на берегу византийским флотом и отвезены обратно в Константинополь. Там несчастные продали свое оружие и в жалком убожестве рассеялись во все стороны (октябрь 1096 г.).

Так печально прошло и окончилось первое общее восстание христиан против ислама. Правда, благодаря этому, Европа освободилась от всякой сволочи; но гораздо тяжелее было то, что многие тысячи здоровых крестьян, которые составляли зерно всей этой толпы, от недостатка надлежащего руководства стали жертвою своих темных стремлений. Нельзя с точностью определить, как велико было число убитых неприятелем или взятых в плен и погибших на пути от нищеты и болезней, но на основании показаний наших источников можно сказать, что в то время погибло от ста до двухсот тысяч человек. Но кого в этом обвинить? Правда, сам папа Урбан дал повод к ужасному поражению, когда на Клермонском соборе обращался, главным образом, к мистическо-аскетическому настроению своих слушателей, вместо того, чтобы обдуманно приготовить войну с исламом в государственном смысле. Между тем настоящего обвинения здесь не может быть, потому что папа, как и большинство его современников, сам был проникнут этим настроением. Кроме того, без обращения к духовному порыву, который жил в народах Запада от Испании до Норвегии, не было бы возможности пробудить везде такое горячее стремление к священной войне. И за несчастными крестьянскими толпами поднялись теперь государи и рыцари, которые, при всей теплоте религиозного чувства, имели и здравый смысл на вещи этого мира.