История крестовых походов - [160]

Решение не заставило себя долго ждать. Вскоре после своих сирийских побед Гулагу получил известие, что умер его брат Мангу. Он тотчас вернулся на северо-восток во внутреннюю Азию и поручил продолжение войны с исламом своему полководцу Кетбоге и оставил ему часть своего войска. После этого мусульмане наконец осмелились мужественно выступить навстречу врагу. Султан Котуз двинулся с сильным египетским войском и с бежавшими к нему единоверными князьями в Сирию, напал 3 сентября 1260 г. при Эйн Джалуте, в древней Галилее, на монголов, победил их в кровавом сражении, убил Кетбогу, взял в плен его детей, одним словом, одержал самую блестящую победу. Через несколько месяцев после того такое же поражение при Гимсе на Оронте потерпело другое монгольское войско, которое хотело исправить неудачу своих соотечественников, затем через несколько лет умер Гулагу, не успев основательно отомстить мусульманам, чего он все время желал, и таким образом наводнение Сирии варварами Центральной Азии так же быстро пропало, как оно пришло, и в то же время господство ислама утвердилось в этой области крепче, чем много десятков лет назад.

Султан Бибарс

Султан Котуз недолго наслаждался плодами победы при Эйн-Джалуте. Когда в октябре 1260 года он хотел вернуться в Египет, то его убил из-за уязвленного честолюбия эмир Бибарс, руки которого были уже запачканы кровью султана Туранши. После этого войска убитого возвели Бибарса на престол, вскоре ему подчинились нераздельно Египет и Сирия.

Это был властолюбивый государь, который с тех пор приобрел такую же власть, какою некогда пользовался Саладин, и который и способен, и склонен был продолжать во всех главных пунктах политику этого великого предшественника. Еще будучи туркменским рабом, с темным цветом кожи, он вошел в ряды египетских мамелюков и в короткое время достиг среди них большой славы своими военными способностями. Ислам в большей мере был обязан ему победой над Людовиком IX, и хотя он с тех пор два раза направил смертоносное оружие против правителей Египта, но даже эти злодеяния только увеличивали боязливое почитание, с которым мусульманский народ смотрел на лютого героя. Будучи султаном, он был так же неизменно вероломен и жесток к соперникам или врагам, как прежде, когда был эмиром, но во всех других отношениях он выполнял свою правительскую задачу не только с должною мудростью, но также и с большим благородством. Как добрый магометанин, он пунктуально исполнял предписания корана, сам жил воздержанно, принуждал свои войска к такой же умеренности и при помощи религиозных возбуждений поощрял их к бурной отваге. Справедливый к своим подданным, какого бы племени и какой бы веры они ни были, он, несмотря на самую ужасную строгость, дал народным массам чувство безопасности и довольства; и хотя он, как второй Саладин, считал главной задачей своей жизни борьбу с христианством на Востоке до полного его истребления, но все-таки он был политически беспристрастен и достаточно проницателен, чтобы не пренебрегать полезными союзами с некоторыми европейскими державами. Он вступил в дружественные сношения с Михаилом Палеологом, когда тот завоевал Константинополь, он постоянно поддерживал хорошие отношения с королем Манфредом Сицилийским, которые из-за прибыльной торговли уже в продолжение двух поколений существовали между Штауфенами и правителями Египта, способный король Яков Аррагонский, друг Манфреда, отправил послов в Каир, и даже враг и преемник Штауфенов, Карл Анжуйский, понимал, что ему выгодно поддерживать на Ниле ту дружбу, в которой так часто укоряла его предшественников римская церковь.

Христиане относительно этого султана находились в самом плачевном положении. На Западе всюду господствующим чувством была крайняя неохота приносить еще какие бы ни было жертвы для священной войны; и папы Александр IV (1254–1261), Урбан IV (1261–1264) и Климент IV (1265–1268), опять прежде всего виноваты были в том, что уже не могло быть больше и речи о пробуждении прежнего одушевления. Они стремились больше всего только к полному истреблению «проклятого рода» Штауфенов, к устранению Манфреда и Конрадина. Против этих «врагов церкви» проповедовали крестовый поход знатные легаты и простые монахи, и за борьбу против них обещали такое же отпущение грехов, как за поход в Сирию. Остальные крестовые проповеди, которых, правда, говорилось также очень много, разъединяли свое влияние, потому что направлялись то против языческих пруссов и лифляндцев, то против монголов на европейском Востоке, то против испанских магометан и даже за восстановление латинской империи против греков.

Могли ли при этих обстоятельствах помочь грамоты, которые писались папами о деле Иерусалима королю Людовику IX и французским князьям, к немецким королям, герцогам и графам и почти всем правителям и народам римско-католического мира, и тягостные подати на крестовый поход, наложенные на всех их духовенством? Благочестивый Людовик, правда, дал значительные суммы на войну с Бибарсом и запретил своим подданным на несколько лет турниры, так же как и мотанье денег на бесполезную светскую роскошь, в некоторых местах какой-нибудь знатный господин принимал крест; но упомянутые крестовые налоги вызывали в массе недовольство и отказы в платеже, и в продолжение всего седьмого десятилетия из более знатных пилигримов в Сирию пришел только граф Неверский с небольшим отрядом французских рыцарей.