История климата с 1000 года - [5]

Предполагается, что якобы в XIV и XV вв. имело место общее похолодание. Густав Уттерстрём подтверждает это многочисленными, хотя и довольно разнородными фактами.

Первое указание: между 1300 и 1350 гг. культура зерновых уступает ведущее место в экономике Исландии рыболовству. Однако, могут сказать, что такой ход событий можно интерпретировать как с климатологических, так и с экономических позиций. Но именно приведенные в подтверждение хронологические данные о ледниках[3] свидетельствуют в пользу климатологической интерпретации: наступание ледников, начавшееся «после 1200 г.», происходило в Исландии в XIV и XV вв., «продолжалось» в XVI в. и достигло максимума в XVII и XVIII вв. Наступание ледников можно было бы также подтвердить и датировать по данным о гибели норманнских поселений в Гренландии в XIV в. Гибель эта явилась результатом сложного воздействия климата, поскольку норманны оказались жертвами как самого наступания материкового ледника, так и непредвиденных последствий этого наступания — массового нашествия эскимосов, перемещавшихся вслед за тюленями и айсбергами на юг.

Другое свидетельство: упадок виноградарства в Англии в XIV в., наступивший после расцвета в XIII в. Он явился, вероятно, также следствием резких изменений климатических условий, а не только лишь, как это считалось, показателем перемен в экономике. А разве расцвет английского виноградарства в XII и XIII столетиях не позволил смело утверждать, что лето в Англии в XII и XIII вв. было теплее, чем теперь? Правда, в Германии после 1300—1350 гг. упадка виноградарства таких же масштабов не наблюдалось, но стало как бы обычным, что в XIV и XV вв., за исключением нескольких коротких периодов, годы «хорошего вина» были только «эпизодическими». И это новый показатель общего ухудшения климатических условий.

Конец XV (после 1460 г.) и первая половина XVI столетия характеризовались, по мнению скандинавского историка, гораздо более мягким климатом, чем предыдущий период. Затем около 60-х годов XVI в. начался новый период похолодания и бедствий, захвативший и XVII столетие. Доказательства? Урожайность зерновых в Швеции между 1554 и 1640 гг., по мнению Уттерстрёма, «уменьшалась». По правде говоря, хотелось бы знать, как были измерены колебания «урожая зерновых» в Швеции в XVI и XVII вв. Но не будем настаивать. Отметим, что на юго-западе Балтики и на Темзе, которые между 1460 и 1550 гг. не замерзали, во второй половине XVI и в первой половине XVII столетия снова стали наблюдаться очень суровые зимы. В Англии в начале XVI столетия вишневое дерево распространяется на север, но в годы царствования Елизаветы снова господствует «более прохладная» погода. Наконец, к концу XVI и началу XVII столетия опять наступают ледники. Это «малое оледенение» (little ice age), «наиболее значительное в послеледниковую эпоху», было приурочено в Альпах и Исландии к середине XVII в. Заметное отступание после многих перипетий дало о себе знать примерно с 1890 г.

В поддержку своей точки зрения автор статьи указывает еще годы катастроф, которые изведала скандинавская экономика в XVII столетии: 1596—1603, 1630 и ближайшие к нему, 1649—1652, 1675—1677 и 1690.

Увеличение ввоза прибалтийского зерна в Средиземноморье, начавшееся с 90-х годов XVI в., сокращение населения в Испании в XVII в. также преподносятся Густавом Уттерстрёмом как явные показатели резких изменений климата. Уменьшение поголовья овец в Испании после 1560 г. и особенно после 1600 г. служит аналогичным показателем.

Короче говоря, по мнению автора статьи, у «кризиса XVII столетия», имевшего столь большое значение, была климатическая первопричина, и напрасно желание объяснять его исключительно экономикой и социальным состоянием европейского общества того времени.

Некоторые из большого количества фактов, представленных автором, по-видимому, заслуживают критики. Прежде всего, многие из них a priori не являются климатическими (упадок виноградарства или уменьшение поголовья овец, расширение районов произрастания зерновых или вишневого дерева и тем более изменение торговых операций с зерном). При современном уровне знаний эти факты можно объяснить также, если исходить из чисто экономических соображений. Зато, когда автор перечисляет годы, характеризовавшиеся суровыми климатическими условиями и сельскохозяйственными трудностями, встречавшимися в XIV и XVII вв., он ставит нас лицом к лицу с данными, которые являются метеорологическими. Однако ему следовало бы статистически строго доказать, что эти ужасные годы явились результатом метеорологических условий, более или менее сходных. Признав это, следовало бы показать, что на протяжении рассматриваемого периода времени такие годы повторяются достаточно часто, в то время как в предшествующий или последующий отрезки времени они почти отсутствуют или во всяком случае повторяются значительно реже. Пока значительная разница между двумя периодами не доказана, следует считать, что «тяжелые» годы не образуют длинных рядов и относятся к числу кратковременных метеорологических флуктуаций. Тогда, с точки зрения правильной методологии, имеет ли автор право приводить их, как он это делает, в своей работе, цель которой — выявление длительных флуктуаций, известных в климатологии под названием вековых волн? Представим себе историка или экономиста, претендующего на то, чтобы доказать стойкое и длительное повышение цен на основании лишь нескольких выдающихся циклических точек на кривой, которую он хочет интерпретировать, и в то же время пренебрегающего общим видом этой кривой, не обращающего на него внимания. Законно ли с его стороны заносить в досье, предназначенное для записи тенденций большой длительности, подробности, относящиеся лишь к кратковременной конъюнктуре? В силу тех же рассуждений, пока нет более полной информации, будем считать, что по данным о нескольких весьма холодных зимах XV в. еще нельзя судить о XV в. как о «холодном».