История кельтских королевств - [122]

Кухулин выполнял свои боевые приемы, когда он шел к юноше, и рука Эмер, дочери Форгала, обвивалась вокруг его шеи. "Не спускайся к нему! — сказала она. — Это твой сын там внизу. Не убивай своего единственного сына! Сдержись, о горячий сын Суалтайма. Не будет смело или мудро выступить против твоего храброго сына…Повернись ко мне. Послушай моего доброго совета. Да услышит меня Кухулин! Я знаю, какое имя он назовет, если мальчик там внизу — это Конлуи, сын Айфэ".

И ответил тогда Кухулин: "Отойди, женщина! Я не слушаю женских советов… Не смущай меня своими женскими речами… Доброе копье пьет добрый напиток. Хотя бы это был на самом деле он, женщина, я убил бы его во имя Ульстера".

Затем он спустился к мальчику сам. "Ты хорошо играешь, мальчик", — сказал Кухулин. "Но жестока твоя игра, — ответил мальчик, — почему не выходите вы вдвоем, чтобы я мог назвать мое имя". — "Должен ли я был захватить с собой ребенка? — сказал Кухулин. — Ты умрешь, если не назовешь своего имени". — "Пусть будет так", — сказал мальчик.

Юноша выступил против него. Они начали наносить друг другу удары. Юноше удалось нанести удар в голову Кухулина. "Довольно снисхождения, — сказал Кухулин. — Давай поборемся!" — "Я не дотянусь до твоего пояса", — сказал мальчик. Мальчик взобрался на два камня, и он трижды столкнул Кухулина с места. И мальчик не сдвинул ни одной ноги с камней, и его ноги вошли в камни по лодыжку. Следы его ног до сих пор видны там. Отюда название Берег Следа в Ульстере.

Затем они вошли в море, пытаясь утопить друг друга, и мальчик дважды поверг Кухулина. Он вышел против мальчика на мелководье и нанес ему обманный удар га болга (gае bоlgа). Ибо Скатах научила использовать га болга[628] одного лишь Кухулина. Он так ударил мальчика, что его кишки вылезли наружу. "Вот чему не научила меня Скатах! — сказал мальчик. — Будь проклят ты, ранивший меня!"

"Это правда, — сказал Кухулин. Он поднял мальчика на руки и унес его, и бросил его перед уладами. — Вот вам мой сын, улады!" — сказал он».

В другой саге рассказывается, почему в событиях, описываемых в «Похищении», принял участие Фроэх, сын Фидаха. Это повесть о любви, о сватовстве героя к Финдабайр, дочери Айлиля и Медб. В одном отрывке с особенной яркостью проявляется чувство формы и цвета, столь часто восхищающее нас в ирландской поэзии и прозе. Фроэха послали через реку за ветвью рябины:

«Снова вошел в реку Фроэх, сорвал на другом берегу ветку рябины и, держа ее над собой, воротился обратно. С той поры и говорила всегда Финдабайр, что ни одно из чудес света не сравнится с обликом Фроэха, переплывающего реку Дублинд, — с белизной его тела, красотою волос, прелестью лица, цветом серо-голубых глаз, безупречностью юного стана, широким сверху и узким внизу лицом, когда он, стройный и прекрасный, переплывал реку Дублинд с алой ветвью рябины между горлом и белым лицом. И всякий раз говорила Финдабайр, что хоть наполовину или на треть не сравниться ничему с обликом Фроэха»[629].

Те же черты мы видим и в описании Этайн, моющейся у ручья. Этайн была внучкой Этайн, жены Мидира, и была смертной женщиной. В начале саги «Разрушение дома Да Дерга» ее видит король:

«Как-то однажды отправился он на луг у Бри Лейт и увидел там у источника женщину с серебряным гребнем, украшенным золотом, что умывалась водой из серебряного сосуда, на котором были четыре птицы из чистого золота и по краю маленькие красные самоцветы.

Красный волнистый плащ с серебряной бахромой был на той женщине и чудесное платье, а в плаще золотая заколка. Белая рубаха с длинным капюшоном была на ней, гладкая и прочная, с узорами красного золота. На груди и плечах с каждой стороны скрепляли рубаху золотые и серебряные пряжки с диковинными ликами зверей. Солнце освещало женщину, и всякий мог видеть блеск золота на зеленом шелке. Две косы цвета золота лежали на ее голове, и в каждой было по четыре пряди с бусинами на концах. Цвета ириса в летнюю пору или красного золота были ее волосы.

Так стояла она, распустив волосы для мытья и продев руки в вырезы платья. Белее снега, выпавшего в одну ночь, мягкими и гладкими были ее руки, а щеки женщины краснели ярче наперстянки. Чернее спинки жука были ее брови, белыми, словно жемчужный поток, были ее гладкие зубы, голубыми, словно колокольчики, были ее глаза. Краснее красного были ее губы. Высоки были ровные, нежные, белые плечи той женщины. Были бока ее как пена волны, длинные, стройные, нежные и мягкие, будто шерсть. Теплыми и нежными были ее белые бедра. Маленькими и белоснежными были ее прямые голени. Гладкими были прекрасные пятки. Случись смерить ее ступни, ни одна не была бы длиннее другой, если б не раздалась на них кожа. Блеском ясной луны светилось лицо женщины. Гордый изгиб был у тонких ее бровей, свет невесты излучали ее королевские очи. Ямочки были на ее щеках с пятнышками цвета оленьей крови и снежной белизны. Мягким и женственным был ее голос, величавой и твердой ее королевская поступь. Воистину была она желанней, милей и прекрасней всех прочих женщин, сколько ни искать по всему свету. Сразу подумалось им, что вышла она из сидов. Отсюда повелось говорить: "Каждая хороша, пока не сравнишь с Этайн, каждая мила, пока не сравнишь с Этайн"»