История Израиля. Том 3 : От зарождениения сионизма до наших дней : 1978-2005 - [8]
Премьер-министр как будто не обратил внимания на эти две отставки. В марте 1980 г. Садат осторожно предупредил партнера, что не исключено возникновение “новой ситуации”, если в переговорах по палестинскому вопросу не будет достигнут прогресс. Бегин не обратил внимания и на это предупреждение. Не очень обеспокоило его и получившее широкую огласку замечание египетского министра иностранных дел Бутроса-Гали относительно того, что “нельзя говорить о каком-либо экономическом сотрудничестве — египетско-израильском или арабо-израильском, не принимая при этом во внимание палестинскую ситуацию”. В сентябре 1980 г., то есть через четыре месяца после того, как миновал крайний срок заключения палестинского соглашения, Бутрос-Гали, в интервью одной парижской газете, повторил предупреждение своего правительства. Если начнется война между Сирией и Израилем, предостерег он, Египет отдаст приоритет тому договору о безопасности, который был подписан с другой арабской страной.
Замороженные переговоры по палестинскому вопросу, со всей очевидностью, не могли способствовать выводу Израиля из дипломатической изоляции. Уже не первый год афро-азиатское большинство, страны третьего мира, делали все возможное для того, чтобы ухудшить положение Израиля в ООН. К 1980 г. еврейское государство уже не было представлено ни в одном из выборных органов ООН. С 1967 г. в адрес Израиля было принято 93 строгие резолюции ООН. Самая печально известная из них, датированная ноябрем 1975 г., приравнивала сионизм к расизму. Самая угрожающая была принята в 1978 г. по инициативе Ирака. Это был призыв к Генеральной Ассамблее ООН о наложении эмбарго на все поставки вооружений в Израиль, принятый голосами 72 стран против 30, причем самым зловещим знаком были не эти 72 голоса “за”, а 37 воздержавшихся — поскольку в их числе были страны Запада, те демократические государства, которые в прежние годы поддерживали Израиль и с симпатией следили за его развитием. Несомненно, здесь надо говорить о кумулятивном эффекте (“эффекте накопления”), вызванном продолжающейся оккупацией территорий, а затем Войной Судного дня и последовавшим за ней нефтяным эмбарго. Но определенную роль сыграло тут и умышленное затягивание Бегином переговоров о Палестинской автономии 1979–1980 гг.
В Израиле привыкли считать, что Соединенные Штаты всегда будут поддерживать его внешнюю политику. Однако уже и Вашингтон начал отступать от своей привычной поддержки Израиля, рассматривая возможности всеобъемлющего решения палестинской проблемы. В ожидании урегулирования, после Кэмп-Дэвида и подписания договора между Израилем и Египтом, Картер и его внешнеполитические советники начали прилагать усилия к тому, чтобы любой ценой сохранить движение к миру. Так, Збигнев Бжезинский[5], советник президента по вопросам национальной безопасности, предупредил Бегина и его правительство, что время уходит, причем ситуация меняется не в пользу Израиля, и американцы вскоре начнут ощущать, что события развиваются вопреки интересам США. Высказал свою обеспокоенность (в 1984 г.) и Александр Хейг[6], Госсекретарь в администрации Рональда Рейгана[7] и добрый друг Израиля. “Мировое общественное мнение, бывшее ранее в основном на стороне израильтян, в значительной степени переменилось в пользу палестинских арабов. Теракты против евреев вызывают уже меньше возмущения, чем ответные меры, принимаемые Израилем против арабов”. Хейг, лишь недавно занявший этот пост, предостерег, что ситуация имеет тенденцию к ухудшению. Но даже он не был в состоянии предвидеть, до какой степени положение изменится в худшую сторону.
Ситуация в Израиле становится еще более нестабильной
Заключение мира с другими странами арабского мира, кроме Египта, представлялось летом 1980 г. маловероятным; однако правительство Ликуда пребывало в ожидании положительных новостей, как в стране, так и за рубежом. Речь могла идти, в частности, о продолжающемся прибытии в Израиль десятков тысяч евреев из Советского Союза. Однако уже в начале этого десятилетия стало ясно, что особенно рассчитывать на это не приходится. Советские репатрианты были поражены как пристрастным к ним отношением, так и трудностями израильской жизни, и в первую очередь отсутствием возможностей для трудоустройства по специальности для вновь прибывших. У тех же из них, кто состоял в браке с неевреями, острую неприязнь вызвало отношение ортодоксальных партий и те препятствия, которые верховный раввинат чинил детям, рожденным в смешанных браках (Гл. XX. Кого считать евреем?). Разумеется, в письмах своим родным и знакомым новые репатрианты подробно рассказывали о своих разочарованиях. Их родственники, подавая заявления о выезде из СССР, уже исключали Израиль из своих планов и думали об альтернативных вариантах.
А таких вариантов было не так мало. Вот уже на протяжении ряда лет США начали, не особо афишируя это обстоятельство, принимать беженцев из коммунистических стран на приоритетной основе. Как только об этом стало известно, тысячи советских евреев, обладателей выездных виз, отправились вместо Израиля в США. В 1977 г. число таких “отступников” составило 8483 человека из общего количества получивших визы 16 737 человек, в 1978 г. — 16 967 человек из 28 868 человек, в 1979 г. — 34 056 человек из 41 333 человек и в 1980 г. — 14 878 человек из 21 478. А после 1980 г., когда перспективы советско-американской разрядки напряженности утратили свою определенность, Москва почти перестала давать разрешения на выезд даже на выборочной основе. Эмиграционные ворота практически захлопнулись.
