История Израиля. Том 1 : От зарождениения сионизма до наших дней : 1807-1951 - [2]

ушла в прошлое, что евреи раз и навсегда отказываются от идеи национальной обособленности, корпоративного статуса и, не в последнюю очередь, — от своей традиционной надежды на национальное возрождение в Палестине. Император французов получил должные заверения. Благодарные за честь, оказанную их религиозным чувствам, члены воскрешенного Синедриона подтвердили, что жизнь их общины будет согласована с общей государственной жизнью. Более того, они официально заявили, что отныне раввинские законы будут применяться исключительно к вопросам религиозной традиции и практики, и выразили свою политическую лояльность по отношению к Франции. Французские евреи, по утверждению Синедриона, “более не составляют нации” и раз и навсегда отказываются от мечты о массовом исходе на родину предков — в Эрец-Исраэль. Ясно было, что этим обязательствам суждено оказать существенное влияние на жизнь еврейства и что оно не ограничится пределами одной Франции. Хотя евреи Западной Европы, освобожденные революцией, наполеоновскими армиями и вынужденными к этому под давлением французов другими государствами, и составляли в 1807 г. не более полумиллиона человек (а полвека спустя — около 750 тыс.), — они были “аристократией” еврейства. К середине столетия они укрепили те права, которые были дарованы им в республиканско-наполеоновскую эпоху, и могли теперь строить дома, путешествовать, заниматься предпринимательством и ремеслами по собственному выбору. Втайне они были убеждены, что достигли равенства в основном благодаря собственным усилиям, а не терпимости христиан. Верные историческому решению Синедриона, евреи показали себя достойными товарищами по оружию, преданными общему делу гражданами и хорошими переводчиками с одного языка на другой.

Более того, чтобы удержать полученные гражданские свободы, западные евреи как в Соединенных Штатах, так и в Европе стремились усвоить складывавшееся на протяжении XIX века представление, что преданность национальному государству несовместима с культурным плюрализмом. Все большее число их опускало в своих религиозных ритуалах традиционные упоминания Сиона, все чаще говорили они о пришествии Мессии[5] не столько в смысле возвращения в Эрец-Исраэль, сколько в контексте мистического “конца дней” и эры “всеобщего братства”. В конечном счете представление о будущем еврейских общин, сформулированное Синедрионом, заложило основу мышления для немцев, французов и американцев “Моисеева вероисповедания” — для тех, кто стремился не отличаться от окружающих христиан. Таким образом, основной результат решений, принятых Синедрионом в начале XIX в., состоял не в отказе от еврейской корпоративной автономии и ностальгической тоски по Сиону, а во все возрастающем стремлении западных евреев отказаться от их исторически сложившегося уклада жизни во всех его главных аспектах, в частности этническом и культурном.

Эта тенденция к эмансипации и включению в окружающую культуру разительно отличалась от модели развития трехмиллионного еврейского населения Восточной Европы (к 1850 г. оно составляло почти три четверти мирового еврейства). Больше всего “восточников” проживало в России (около 4 % всего населения империи), и там они были самым презираемым и угнетенным из национальных меньшинств. Царское правительство, так же как и невежественное, по большей части неграмотное крестьянство, рассматривало евреев в рамках средневекового стереотипа — как христопродавцев, отравителей колодцев или, в лучшем случае, как ростовщиков и паразитов-посредников. Подход государства к этим незваным иноверцам, “унаследованным” Россией в результате разделов Польши в XVIII в.[6], заключался в том, чтобы отгородить их от основной части страны чертой оседлости, в которую преимущественно входили недавно присоединенные западные губернии. Фактически евреи проживали в одном огромном гетто, но и там их вытесняли из пограничных городов, ограничивали в профессиональных занятиях, стремились не допустить к участию в органах местного самоуправления. При Николае I (1825–1855 гг.), деспотичном самодержце, процарствовавшем до середины столетия, было уничтожено еврейское местное самоуправление, а в армии и в государственных школах еврейских детей почти неприкрыто склоняли к переходу в христианство. Как ни парадоксально, все эти усилия царизма, направленные на слияние евреев с христианским большинством, дали обратный эффект. Насильно замкнутые в собственной среде, сознательно изолированные от окружающих христиан, русские евреи сохранили неколебимую этноцентричность и упрямо, ничем не поступаясь, придерживались своих религиозных и общинных традиций, кашрута[7], иудейской веры и языка идиш.

Среди самых замечательных черт культурного наследия русских евреев, бесспорно, было сохранение памяти о родине предков, об утраченном и оплакиваемом Сионе, ставшем святыней в их ритуале и фольклоре. Знаменательно то, что на протяжении столетий еврейского рассеяния — и вплоть до современности — Сион в не меньшей степени, чем Бог, является доминантой в еврейском религиозном и общественном сознании. Раввинская литература и мидраши