История Италии. Том II - [5]

. Правящая клика строила планы военного вторжения в Прованс и Дофине. Однако начавшаяся война с Францией сразу же нанесла жестокий удар Сардинской монархии. Когда в конце сентября 1792 г. французские республиканские войска появились в Савойе, отборные кавалерийские части пьемонтской армии, в которых на командные посты допускались исключительно дворяне, в панике обратились в постыдное бегство. Русский посол в Турине князь Белосельский не без иронии описывал случившееся: «Вдруг ужасное смятение объяло как пламя всех офицеров, вдруг услышан был крик — спасайся, кому даст бог ноги… Бог одарил их всех так, что напрасно неприятельские егери и гусары пустились за ними в погоню. Ужасом пораженные пьемонтцы мчались целые двадцать лье почти без отдыху и семнадцать часов без пищи и без души»[19]. С такой же поспешностью королевские войска оставили в сентябре Ниццу, где еще весной восставший народ требовал присоединения к Франции[20].

Французские войска, с энтузиазмом встреченные населением, видевшим в них освободителей, беспрепятственно заняли графство Ниццу и Савойю. В Шамбери и многих других городах и селениях были водружены первые на земле Италии деревья свободы. Избранное в Савойе национальное собрание отменило феодальные привилегии, провозгласило гражданское равенство и высказалось за присоединение Савойи к Франции. В ноябре 1792 г. решением Конвента Савойя была включена в состав Французской республики, а в январе 1793 г. к ней была присоединена также Ницца. Успехи французской армии вызвали живой отклик в Пьемонте. Характеризуя настроения в столице Сардинского королевства в первые недели войны, русский посол отмечал, что «простой народ и купцы с искренним удовольствием» говорят о завоевании французами Савойи и что в Турине, где все чаще появляются «возмутительные плакарды», «половина жителей желают, чтобы французы принесли к ним искру мятежа»[21]. В то же время король, озлобленный потерей двух значительных областей и встревоженный слабостью армии, дал себя еще глубже вовлечь в борьбу с Францией, связав Пьемонт зависимостью от военной и финансовой поддержки Австрии и Англии.

Вступление французской революционной армии на итальянскую территорию, последовавшее за свержением монархии и установлением республики во Франции, обнародование Конвентом знаменитого декрета от 19 ноября 1792 г., обещавшего братство и помощь Франции «всем народам, которые пожелают вновь обрести свою свободу», суд над Людовиком XVI и его казнь и, наконец, победа ненавистного и грозного якобинства — все эти события, говорившие о том, что революция продолжает неудержимо развиваться и приобретает отчетливо выраженный плебейский отпечаток, вызвали у правящих абсолютистских клик Италии подлинный пароксизм страха. Папа Пий VI, которому французская армия уже мерещилась у ворот Рима, обратился в ноябре 1792 г. с посланием к Екатерине II, умоляя «могущественнейшую императрицу» направить к берегам Италии «наисильнейшую» эскадру для ограждения Папской области и других монархических государств от возможных нападений французского флота[22]. Вместе с тем усилия властей были направлены на то, чтобы воздвигнуть новые преграды на пути революционных идей, не допустить пробуждения широких масс и по возможности укрепить свой тыл.

События в Сардинском королевстве, охваченном лихорадкой народных волнений, утратившем свою территориальную целостность и испытывавшем отныне постоянное давление французской армии, делали в глазах абсолютистских властей угрозу их режиму более реальной и близкой. Поэтому они не ограничились окончательным пресечением всяких реформаторских тенденций, усилением полицейских гонений и введением более жесткой цензуры, не допускавшей отныне малейшего выражения симпатий к Франции даже со стороны умеренных печатных органов. Контрреволюционная и антифранцузская пропаганда, уже весьма активная и раньше, приобрела теперь колоссальный размах, став важнейшим политическим орудием господствующих сословий и правительств, с помощью которого они стремились запугать народные массы, пробудить в них страх и ненависть к революции с тем, чтобы, сохранив контроль над умами низов и оградив их от заражения революционным духом, удержать массы в своем подчинении и отвратить возможность социальных взрывов.

Правда, в различных районах страны недовольство низов, возраставшее в 90-е годы из-за постоянного ухудшения их положения, вызывало (не говоря уже о Пьемонте) спорадические волнения и восстания, а симпатии к Французской революции и желание последовать ее примеру стихийно прорывались наружу, несмотря на усилия этой клерикально-реакционной пропаганды. И все же непрерывное и настойчивое внушение массам устрашающих представлений о Французской революции и якобинцах приносило свои плоды, особенно в отдаленных от Франции районах полуострова. Италия наводнялась громадным количеством контрреволюционных изданий. Сотни брошюр и памфлетов, десятки газет и тысячи листовок распространяли самые невероятные, абсурдные, фантастические выдумки о Франции, революции, о ее целях и руководителях. Основной тезис этой широчайшей пропагандистской кампании сводился к тому, что существует громадный заговор с целью ликвидации христианства и замены его безбожием и анархией. Революция рисовалась в виде надвигающейся чудовищной катастрофы, которая разрушит и отнимет у человека все, чем он дорожит — семью, детей, жену, дом, имущество и религию; носители же и проводники революции — якобинцы — изображались в виде монстров, чудовищ, врагов всякого порядка и морали. Пропаганда эта, руководимая и раздуваемая реакционными правительствами Италии, и прежде всего папством, была обращена к низам, которым настойчиво внушали, что перед добрым христианином есть только один путь спасения от ужасов революции и анархии — подчинение государю, потому что это равносильно подчинению богу. Тот, кто восстает против государя, — восстает против самого бога