История инквизиции - [12]

В двух следующих главах мы попытаемся показать, что в XIII веке обуздать ереси законным путем было необходимо для сохранения закона и порядка. Такое суждение, конечно же, противоречит принципу терпимости, больше того, им нельзя оправдать методы, которые были взяты на вооружение сначала епископальной, а позднее – монашеской инквизицией.

Глава 2 Возникновение ересей

Тучи собираются

Ранние средневековые ереси возникли, главным образом, из-за ошибочных спекуляций о теологических проблемах. Они появились и пустили корни в ходе споров где-нибудь в лекционном зале или в монастырской трапезной. В их основах нет морального протеста против поведения или правил Церкви. Возможно, светский мир долго ничего не слыхал о ересях, и они стали известны лишь тогда, когда дело было сделано; можно не сомневаться в том, что даже если бы ереси и проникли в светский мир, обыватели в девяти случаях из десяти не поняли бы тонкостей дискуссии или уловили бы лишь самые общие положения незнакомого учения. Как правило, те ученые, которые первыми засомневались в Церкви и ее догмах, позднее полностью признавали свои ошибки и искали прощения у Церкви, чтобы вновь попасть в ее лоно. Они не стали основателями каких-то новых движений, не основали новой школы мышления. Церковь по обыкновению налагала на них епитимью, и все дело забывалось. Так было с Годескалкусом в IX веке и с Беренгаром из Тура в XI. У каждого было по несколько последователей среди друзей, знакомых и учеников. Вильям Малсбери поведал нам, что Беренгар на смертном одре мучился угрызениями совести при мысли о том, скольких людей он сбил с пути истинного своими ошибочными теориями об истинном присутствии тела и крови Христа в причастии и о пресуществлении.[23] Однако люди мало знали о таких вещах, да они их и не интересовали. Ересь еще не стала орудием, направленным против Церкви.

В этой связи стоит процитировать отрывок из работы Генри Адамса, который со своей удивительной способностью понимать средневековый ум демонстрирует читателю академический характер ранних ересей. Адамс описывает спор в школе между Вильямом Шампо и своим блестящим юным учеником Абеляром.

Вильям, умело использующий для иллюстрации своих утверждений истинную сущность маленькой хрустальной пирамидки, которая лежит перед ним на столе, защищает реалистическую позицию. Абеляр, номиналист, указывает, что если реализм Вильяма довести до логического завершения, то он может свестись только к пантеизму.

«– …К вашему примеру… – заключает он, – человечество существует, таким образом, все оно – идентичное – присутствует в вас и во мне как подразделение неопределенного времени, пространства, энергии или вещества, которые и есть Бог. Мне не стоит напоминать вам, что это и есть пантеизм, и если Бог есть единственная энергия, то свободная воля человека ограничена свободной волей Бога. Существование Церкви бессмысленно, человек не может отвечать за свои поступки – ни перед Церковью, ни перед государством, и, наконец, хоть и против воли, я должен ради собственной безопасности передать этот разговор архиепископу, который – и вам это известно лучше меня – доведет дело до вашей изоляции. Если не хуже…

– … Ах, – снова присоединяется к беседе Вильям, – вы торопитесь, мсье дю Палле, превратить то, что я привожу в пример для аналогии, в еретический аргумент против моей персоны. Разумеется, вы вольны следовать курсом, который выбрали, но я хотел бы предупредить вас, что он заведет вас слишком далеко. И я все-таки задам вам еще один вопрос. Понятие, о котором вы толкуете, этот образ, существующий в уме человека, Бога или в сути какой-то отвлеченной вещи… – правда, я и не знаю, где искать его, – оно само реально или нет?

– Вообще-то я воспринимаю его как реальное.

– Нет, мне нужен точный ответ – да или нет?

– Distinguo… Определенно… Я должен пояснить.

– Не нужны мне пояснения. Вещество или есть, или его нет. Выбирайте!

На это Абеляр не мог ответить ни «да», ни «нет», ни вообще отказаться от ответа. Впрочем, похоже, он все-таки отказался отвечать, но, надо полагать, он нашел решение спора в личном поединке и ответил…

– Стало быть, да.

– Отлично! – вскричал Вильям. – А теперь давайте посмотрим, как ваш пантеизм отличается от моего. Мой треугольник состоит в виде реальности или в том, что наука назвала бы энергией, существующей вне моего разума, в Боге, и воздействует на мой разум словно через зеркало – как треугольник действует на хрусталь, на его форму, придающую пирамиде энергию. Вы говорите, что ваш треугольник – тоже энергия, однако он же – суть моего разума; вы всовываете его в разум как составную часть зеркала. Таким же образом энергия или необходимая правда составляют неотъемлемую часть Бога. К каким бы уловкам вы ни прибегали, рано или поздно вам придется согласиться, что ваш разум идентичен сущности Бога, во всяком случае, пока дело касается этого понятия. А что касается доктрины Истинного Присутствия, я могу все объяснить архиепископу, и даже ваш донос на меня.

Давайте предположим, что Абеляр придерживался противоположной точки зрения и сказал: «Нет, моя идея – это всего лишь знак!» «Знак чего, скажите, ради Бога?» «Звука! Слова! Символа! Эхо моего собственного невежества». «Что ж, это ничего. Стало быть, правды, добродетели и благотворительности вообще не существует. Вы считаете, что существуете, но у вас нет способа познать Господа. Таким образом, для вас Бог не существует тоже, разве только как отклик вашего невежества. И, что больше всего задевает вас, Церкви тоже не существует, есть только ваша идея о некоторых индивидуумах, которых нельзя рассматривать как союз, и которые, как им кажется, верят в Святую Троицу, существующую лишь как слово или символ. Я не стану нигде повторять ваших слов, мсье дю Палле, потому что последствия этого будут для вас непредсказуемы. Однако мне совершенно ясно, что вы – материалист, а значит, судьбу вашу должен решать Церковный собор, если только вы не предпочтете обратиться к светскому суду».